Легко видеть

Михаил не забыл, какую социальную науку преподавали юным гражданам с детского сада. Воспитательницы читали им родную детскую художественную литературу. Конечно – народные сказки, конечно – и сказки нового времени. Но больше всего – рассказы о революции и гражданской войне между красными и белыми. И если белые расстреливали красных – это было очень плохо. А если красные расстреливали белых, то это наоборот – было очень хорошо. Поскольку красные разгромили белых, даже дети могли легко сделать правильный логический вывод – хороших и полезных расстрелов было больше, чем вредных и плохих. У родителей Михаила имелась большая библиотека по архитектуре. Он часто и с удовольствием рассматривал «картинки» в этих книгах. И мать, и отец поощряли его интерес, рассказывая по поводу той или другой «картинки» многое, по их мнению, интересное для сына. И ему действительно многое было интересно. Но об одном они так от него и не узнали. После знакомства с архитектурными творениями Росси и Растрелли его спросили, чьи здания ему нравятся больше, и Миша сказал – Растрелли. Но только не потому, что ему действительно больше нравились осуществленные проекты этого мастера, нежели проекты Росси, а потому что его фамилия так здорово напоминала название хорошего дела – расстрела.

Все это долго сидело и в мозгу, и в подкорке, изживалось медленно, болезненно и неохотно. Многие же граждане и вообще не думали это изживать. Вместе со Сталиным и Гитлером подобными мозговыми посевами занимались Мао Цзэдун и японские милитаристы, а после – «дядюшка Хо», Ким Ир Сен и Пол Пот. И многие, и многие другие не столь масштабные сеятели, но тоже вполне компетентные в деле истребления своих сородичей и сограждан, начиная с единомышленников-конкурентов в борьбе за властные и теплые места.

Потом, как бы партийная пропаганда ни трудилась над его повзрослевшим сознанием, Михаилу всегда слышалась в ней совершенно неустранимая фальшь. Да, он был обработан – так же, как все остальные, часто думал, как все остальные, любил товарища Сталина – как все, кому полагалось его любить, но в глубине души он сознавал, что так не прививают любовь, тем более ТАК не любят, особенно, если любовь НАСАЖДАЮТ принудительным манером. Поэтому Михаил сразу поверил Хрущеву, сообщившему стране о мерзостях и гнусностях великого вождя, который и через четыре года после смерти все еще был и родным отцом и учителем. Михаил не простил себе того, что раньше все-таки верил обманщику и его обманам, пусть не полностью на сто процентов, но на очень много процентов, неприлично много. И больше он уже не давал себя обманывать никогда и никому, начиная с того же Хрущева, которому был-таки отчасти благодарен. Но уж к приспешникам Хрущева доверия не испытывал совсем никакого. Все они были откровенными угнетателями собственного народа ради достижения криминальной эгоистической цели – установления их олигархического или даже монархического господства на всем земном шаре. Лживый революционный троцкистко-ленинско-сталинский лозунговый флер об освобождении проклятьем заклейменного мира голодных и рабов мирового капитализма настолько поистрепался, что уже не скрывал гнусной идеологической наготы даже от дураков – и потому был вполне цинично отброшен властями вообще.

Обожествляемые пропагандой генеральные секретари КПСС один за другим вели страну в направлении, противоположном мировому прогрессу – и в том числе в противоположном и номинальным целям «развитого социализма» и «светлого будущего всего человечества – коммунизма». Это была дьявольская прихоть высшей партноменклатуры – той самой, которую Джордж Оруэлл назвал в романе «1984 г.» «внутренней партией» с ее Большим Братом во главе. Впавший в маразм Брежнев – в недавнем прошлом всего лишь приятный танцор и обольститель партийной женской фауны, а в промежутках – расстановщик кадров и организатор крупных мероприятий по превращению львиной доли национальных богатств в вооруженный кулак и железную пяту олигархии – беззастенчиво, почти как ребенок, навешивал себе на грудь звезду за звездой. Еле-еле дождавшийся смерти Брежнева, прежде чем наступит его собственная смерть, Глава КГБ и культурный «либерал» Андропов – как он сам себя называл и считал, обязывал своих агентов распускать в интеллигентских кругах о себе эту лажу, подкрепляя ее доказательством в виде сочиняемых им стихов. Сменившим Андропова на высшем посту был канцелярист ЦК и поставщик девочек дорогому Леониду Ильичу почти симпатичный в своей наивной откровенности антисемит Черненко, о котором, собственно, нечего было сказать. Его приемником уже через год стал Горбачев, выдвиженец и выкормыш Андропова, под чьим руководством он возглавлял в своем Главном управлении КГБ по дезинформации разработку плана перестройки, разумеется, фальшивой перестройки – в соответствии со специализацией главного управления по дезинформации и своего духовного отца – Андропова.