Легко видеть

Однако одна история, характеризующая две разные стороны бытия внутри многоликой и всепроникающей тайной политической внешней разведки и внутренней карательной тайной полиции, прошла буквально на глазах у Михаила. Более того, ее героем был сотрудник его отдела. Звали его Слава Градов. Собственно, в институт он сперва поступил в отдел международных связей, где-то в начале восьмидесятых. Высокий, приятный, с хорошими манерами малый занимался в этом отделе всякой мелочью – отвезти в госкомитет какую-нибудь бумагу на подпись, составить сопроводительное письмо, изредка – перевести какой-нибудь документ с языка на язык – как-никак он закончил переводческий факультет ИНЯЗа, владел английским и португальским. Естественно, он выделялся из среды клерков международного отдела, в основном женщин – не только ростом, но и немного странной в его возрасте серьезностью и старательностью. Со временем выяснилась еще одна особенность Славы – он оказался чем-то лично дорог директору института Болденко и, по слухам, кое-кому из международного отдела в госкомитете тоже. Однако причин такого благоволения этих чинов к Градову Михаил тогда не знал. Примерно через год после своего поступления Слава обратился к Михаилу с просьбой взять его на работу в свой отдел, объясняя ее тем, что его интересует тематика лингвистического обеспечения поиска информации, а он как раз по образованию лингвист. Взять Славу было в интересах отдела – и как крепкого молодого человека, которого не совестно посылать на работу на овощную базу или в подшефный колхоз, и как переводчика, поскольку за отделом Михаила закрепили работы по тематике одного из комитетов ИСО. От СССР был делегирован туда в качестве председателя сам директор Болденко. Михаил ответил, что готов взять Славу к себе. Однако предупредил, что тот должен будет сам организовать переход из отдела в отдел в соответствующих инстанциях. Слава горячо заверил его, что сделает все сам – и действительно сделал, причем гораздо быстрей, чем можно было ожидать – от Михаила потребовалось только поставить визу на его заявлении. Дополнительную штатную единицу выделили немедленно и без всяких просьб со стороны «заинтересованного» начальника отдела. Вскоре после перевода в отдел Михаила Слава Градов принял на себя не очень обременительные, хотя порой и хлопотные обязанности по ведению документации комитета ИСО по информации и начал сопровождать Болденко в его регулярных поездках за рубеж, заменив прежнего переводчика директора Володю Берзона, с которым Михаил давно был в приятельских отношениях. Вот от Володи-то и стало известно кое-что о семье Славы Градова и ее связях с нужными людьми. Как-то раз Володя уже ездил с делегацией госкомитета в Париж без Болденко, и тот поручил ему передать какую-то посылку Градову – отцу Славы. Володя во время работы переводчиком с разными слоями номенклатуры успел навидаться всякого, но Градов – старший все-таки сумел поразить его каким-то особенным самодовольством и хамством. В Париже он возглавлял какую-то фирму от «Автоэкспорта» и у Володи сложилось убеждение, что тот, принимая у себя нужных людей, обеспечивал для себя и сына услуги с их стороны по принципу, как было принято тогда говорить, «я тебе, ты мене». В данном случае московские чиновники за пользование парижскими удобствами у Градова – старшего обеспечивали карьерный рост Градову – младшему. Ничего необычного в такой практике не было. Просто стало ясно, отчего вдруг бойко задвигались обычно скрипучие рычаги административной машины ради недавнего выпускника ИНЯЗ / а. Надо думать, папа исподволь начал готовить сыну переезд из Москвы если не в Париж, то в Лиссабон. С каким старанием опекает Славу директор Болденко, Михаил понял после показательного эпизода. Градов, уже немного расслабившийся, если не распустившийся от близости к директору, как-то раз небрежно выполнил одно из заданий шефа. Болденко вызвал Михаила и Градова, но сделал замечание начальнику отдела – как пояснил Болденко, Градову же не сказал ничего. Они вместе вышли из директорского кабинета, и Слава тут же, в приемной, извинился за то, что подставил Михаила. Ждал ли он, что Михаил выскажет ему свое неудовольствие или даст понять, что такая мелочь не имеет значения, Михаила не интересовало. Он размышлял о других вещах. Что бы ни делали такие опекаемые свыше работники, как Градов, виновными они никогда не будут, поскольку номенклатурно-корпоративная система готовила их для себя. Для них всегда найдутся экраны или громоотводы в лице других людей, на которых и будет лежать основная нагрузка как в делах, так и в ответственности. Ну, а в данном случае Болденко еще не удержался и от соблазна щелкнуть Михаила по носу за чужой грех не из-за того, что номинально он был непосредственным начальником Градова, а за то, что Михаил один написал книгу под фамилиями двух авторов – Болденко и Горского, в которой первый далеко не все понимал. Этого было достаточно, чтобы испытывать чувство неполноценности и стараться возместить ущерб встречным унижением партнера. В конце концов Михаил смерил Славу с ног до головы ироническим взглядом, но ничего не сказал. Для себя же он сделал вывод, что от этой штучки надо поскорей дистанцироваться. Вспомнились слова Володи Берзона о папаше Градове. Сын, конечно, еще не был таким отталкивающим, совсем нет. Многие – и не без основания – считали его даже обаятельным. Поэтому трудно было сказать, кем он станет в процессе движения к вожделенной цели – жизни за рубежом достойным человеком с достойной по западным меркам зарплатой и необременительной работой – примерно такой, как у отца. Родители столь нежно заботились о Славе, что, говоря о них на работе, он неизменно называл их «папочка» и «мамочка». Не иначе, как по совету заботливого папочки, Слава Градов решил поступить в КГБ. Михаил узнал об этом от своей заместительницы, когда Градов попросил у нее рекомендацию в это учреждение, как у члена партии. По правилам каждый вступающий в органы должен был представить три рекомендации от членов партии – в точности как при вступлении в КПСС. – «Ну, я думаю, вы ему не отказали?» – спросил Михаил. – «Нет, конечно. Иначе он на работу за границей не попадет,» – ответила заместительница. – «И то верно,» – подтвердил Михаил. У кого Слава раздобыл еще две рекомендации, осталось неизвестным, но уже в весьма скором времени он уволился из института и появился перед бывшими сотрудниками вновь после окончания спецшколы, в которой, естественно, прошел спецподготовку. Михаил даже немного удивился, снова увидев его в институте. Он был уверен, что, перейдя во всемогущую систему, Слава напрочь забудет о своем сером гражданском прошлом. Но вот – на» тебе – не забыл. Еще больше удивило, что Слава стал приходить в свой бывший коллектив все чаще и чаще. Потом, правда, сотрудники объяснили, что Слава попал на службу в районное управление КГБ, на подведомственной территории которого как раз и размещался институт. Слава и раньше был немногословен, но теперь стал вовсе молчаливым. Он начал курить – возможно, там так полагалось. Стоял и слушал, о чем говорят другие – и уж это он точно делал, как полагалось в органах – все слушай, узнавай, но ничего не говори. Впрочем, институтские сотрудники по старой памяти от общения не уклонялись, но говорили, конечно, не о политике, а о текущих институтских событиях и пустяках. Такими материалами секретных досье не пополнишь, но Славу совсем не угнетало вслушиваться в несерьезное содержание бесед. Михаил даже не сразу задумался, как это Слава, которого должны были готовить для внешней разведки за рубежом, вдруг начал служить в районном управлении внутренней тайной политической полиции, чьими клиентами время от времени являлись иностранные шпионы, а так – всё свои – либо немногочисленные диссиденты, либо просто неосторожные болтуны да читатели запрещенной литературы вроде «Доктора Живаго» Пастернака или «В круге первом» Солженицына. Каким разведывательным опытом могла обогатить агента такая работа? Ясно, что никаким. Тут совсем другая специфика – вывести скрытого врага советского строя на чистую воду, вскрыть условия, способствующие возможной утечке государственной тайны (это профилактика), пресечь деятельность изменника Родины, перекрыть канал враждебной агитации и пропаганды. Однако ломать голову над причиной подобной странности у Михаила не было охоты. Начальству госбезопасности было виднее, куда кого расставлять. Мало ли, что у Славы зазря пропадают два языка – английский и португальский, с которыми он, худо-бедно, но все же работал в институте. Об этом однажды зашла речь в присутствии Михаила, и он тогда без всякой задней мысли, просто в шутку сказал, кивнув в сторону Славы: «Ну и что? Если прикажут – возможно, еще и китайский придется выучить!» – И Слава неожиданно на полном серьезе подтвердил: «Точно! У нас всё делается по приказу». Эта реплика заставила Михаила впредь более внимательно приглядываться к бывшему подчиненному. И тогда стало казаться, что Градов все заметней уходит в себя и в то же время всё сильнее дорожит этими недолгими встречами со своими прежними коллегами, словно только с ними он теперь может вдыхать тот воздух, которого на нынешней работе начисто лишен. Да, это выглядело странно. Но ведь от тех или иных видов ностальгии не может быть застрахован никто.