Михаил и Мария Георгиевна сразу прониклись друг к другу доверием. Он не имел представления, кем она считает его – «женихом» или волокитой без серьезных намерений – отношение к нему Марии Георгиевны никогда не побуждало его думать об этом при ней. Бывая время от времени в их с Милой небольшой двухкомнатной квартире, Михаил чувствовал себя совершенно свободным от смущения и неудобства, потому что Мария Георгиевна неизменно бывала приветлива и никогда не старалась держать в доме дочь под своим визуальным контролем, дабы ничего «опасного» для Милы не произошло. Бывало, если во время звонка к Миле к телефону первой подходила ее мама, они с удовольствием разговаривали друг с другом, прежде чем она подзывала Милу. Кто был Милин отец, Михаил не имел никакого представления. Мила молчала, а он всегда придерживался принципа слушать, а не выспрашивать. И все же одна гипотеза на этот счет невольно возникла в его голове. Возможно, ее отцом стал некий высокопоставленный любовник Марии Георгиевны, который по какой-то невыразимой притягательности этой скромной и совсем не жадной женщины мог отводить душу только с ней одной. Это могло объяснить, каким образом совсем «непробивная» женщина оказалась владелицей двухкомнатной квартиры в хорошем новом доме. Таким богатством, почти счастьем, в то время могли похвалиться очень немногие. Да и приличную обстановку дома трудно было бы купить на одну Милину зарплату и пенсию Марии Георгиевны. Но это была не единственная загадка. В небольшой Милиной комнате на подзеркальнике перед трюмо Михаилу бросился в глаза очень богатый набор невероятно дорогих по его меркам французских духов, дарить которые могли только весьма денежные и потерявшие голову от любви кавалеры. Отдать две или три свои месячные зарплаты за один такой флакон ни один простой советский служащий безусловно не мог. А на подзеркальнике их стояло, наверно, на целых три годовых заработка Михаила. Однако его не очень занимало, кто именно приползал со своими подношениями к стройным и аппетитным Милиным ножкам. Его вполне удовлетворяло, что от него ничего подобного не требовали и принимали с радостью совершенно бескорыстно не только Мила, но и ее мать.
Вряд ли один только Герцог мог непрерывно забрасывать Милу сверхдорогими французскими духами – в конце концов, сколько их могла вылить на себя его любовь? Были ли у него конкуренты? Возможно, и были. Особенно после того, как Герцог вынужден был отступиться от своего горячего желания жениться на Миле, так и не вырвав у своих деспотичных родителей согласие на такой брак. Надо думать, у них имелись совсем другие матримониальные планы относительно сына. Партия, которую они могли бы считать подходящей для него, должна была обеспечить еще большую состоятельность и привести к еще более успешной карьере. А что в этом плане значила Мила? Ничего. Очевидно, на основании своего жизненного опыта они и мысли не допускали, что поступают неправильно, но им пришлось передумать. Отступившийся от своего намерения и обещания Герцог-сын места себе не находил. Родители с ужасом осознали, что не могут заинтересовать его НИКАКОЙ из предлагаемых ими потенциальных невест, хотя ему наверняка предлагали «все, что душа захочет». Но душа надежды всей семьи жаждала только Милы. Нет, он не ударился ни в пьянство, ни в разгул, он просто перестал как-либо интересоваться жизнью. Только это, наконец, всерьез испугало родителей и заставило их снять запрет на женитьбу на Миле. Но оказалось, что поздно. Мила отвергла повторное предложение своего бывшего милого и первого в жизни любовника, несмотря на то, что теперь она имела возможность диктовать семье Герцогов любые условия своего согласия. Наверно, старшие Герцоги не сразу поняли, что Мила глуха к любым соблазнам и выгодам, которые она могла извлечь для себя из новой ситуации. Но её бескорыстие им тоже пришлось признать как непреложный факт. К мольбам их сына о прощении Мила оставалась равнодушна. И тогда они были вынуждены уже сами ее умолять. Мила не поддалась. Что ж, они посеяли бурю в душе своего сына, им было и выводить его из пике. А вывели или нет, история в Милином изложении умалчивала.