Легко видеть

Малознакомая женщина провела с ним ночь и очень старалась пробудить в нем то, чего он ей не хотел дать в полном объеме. Было ли это достаточно для того, чтобы считать ее своей любовницей? С одной стороны – вроде да, если мыслить постельно-формально. С другой стороны – нет, поскольку Михаил ее до сих пор в такой роли рядом с собой так и не ощутил. Как не ощутил себя бездушным развратником, которому плевать хотелось на женщину и на то, что она чувствует перед, во время и после соития, и который заботится лишь о сборе собственных свежих ощущений от объекта своего воздействия и влечения. Он никогда не спал с женщинами, равнодушными к нему, да и сам не пользовался теми, к кому сам ничего равным счетом не питал. Так что Лермонтовские слова, сказанные о Печорине: «С помощью товарищей он рано вступил на соблазнительное поприще разврата» к себе Михаил никак не мог отнести. Одна только Лина иногда говорила ему: «Развратник» или даже «Р-рр!» – да и то, небось, потому, что хотела получить какую-нибудь моральную компенсацию за его нелюбовь. Но Михаилу это совсем не понравилось. – «Я не развратник», – отвечал он, пожимая плечами. Если она мечтала, что вслед за сексом он проникнется любовью к ней, то тем более не надо было путать взаимное удовольствие с развратом. Разврат даже по умолчанию подразумевал, что в сексуальных отношениях одна сторона – эксплуататор или насильник или беззастенчивый хам – эгоист, а другая сторона – жертва или обе стороны в равной степени начисто лишены любви. Но уж в чем – в чем, а в этом он был уверен, что ни одна из его партнерш не чувствовала себя жертвой. И хотя поприще у любви, у взаимно-приятного секса и разврата физически было одно и то же – постель, путать их ни в коем случае не стоило. Разве что в шутку, как это однажды в хорошем настроении сделал Михаил, видоизменив всего одно лишь слово в одной из строф романса на стихи Надсона:

Глядя на луч пурпурного заката,

Стояли мы на берегу Невы.

Вы руку жали мне. Умчался без РАЗВРАТА

Тот дивный миг – его забыли вы!

Вот Гале этот вид секса был явно знаком, судя по ее рассказу, обильно сдобренному иронией, о том, как она, первой изменившая мужу, уличила его в измене и подвинула его к тому, чтобы он попытался застрелиться.

Подобно Гале точно также Наташа Чернова явно гордилась тем, что по ее милости спился ее первый муж-офицер и запил ее первый любовник – друг мужа в военной академии. Видимо, так в глазах этих дам утверждалось представление о собственной неотразимости.

Ну да ладно, пусть их уверенность в неотразимости остается при них, а вот с Галей он слишком уж близко подошел к тому, что сам без малого считал развратом. Не любил, не тянулся к даме, тем более не тянул ее в постель, но взял ее не без азарта, не только потому, что испытывал сексуальный голод, но и потому, что заняться Галей его подталкивала такая вещь, как исследовательский интерес. Мысль узнать, что особенного может заключаться в поведении женщины следующего поколения, не показалась Михаилу совсем уж глупой и пустой – дескать, женщина – она и есть женщина всегда, везде и во всем. И в глубокой древности, и в недавнем прошлом, и в настоящем. Наверное, и в будущем тоже все останется так. Чем же тогда интересоваться? Разве что причинами, по которым молодая, вполне цивилизованная дама прямо сходу, безынерционно, готова предложить почти незнакомому человеку биологически НЕПОДХОДЯЩЕГО возраста (причем не за деньги!) практически весь свой набор сексуальных умений – инициативно и без какого-либо смущения (а ведь оно способно на диво украсить начало отношений!), ничего не утаивая и не откладывая «на потом»! Но как раз о причинах-то удалось узнать крайне мало. Скорое разочарование в муже и довольно раннем замужестве, полная зачарованность прелестями собственно сексуальной работы без серьезных затрат каких-либо чувств. Но разве прежде подобного не было? Как не было! Такие женщины встречались в любую эпоху. Должно быть, загадка и фокус заключались в том, что только в нынешнюю пору – впервые после завершения эры матриархата – мораль общества стала столь же снисходительна к сексуально свободному поведению женщины, как и к подобному поведению мужчин – в то время как людям предшествующего поколения с устаревшими взглядами на сексуальное сближение, в частности – на подобающую ему скорость, это все еще представлялось диковинным и необычным.

Да, собственно, ничего другого открыть не удалось. И ради одного такого открытия не стоило снимать тормоза и пускаться во все тяжкие с риском расплаты за неуважение в Высшему Дару Любви, данному Небесами. Бог-то все равно все видит и знает, даже когда рядом «никого нет».