Так что Данилову не было дано украсить свое имя научными титулами. Но он по этому поводу не тужил. Как, видимо, не тужил и о дипломатической карьере, ставшей недоступной ему из-за его благородства, упрямства и верности слову. Вряд ли в качестве дипломатического работника он мог бы проводить предписываемую начальственными директивами линию, если б считал, что она глупа и неверна. Ни с глупостями, ни с ошибками, когда бы он их ни обнаружил (а с его умом их было трудно не обнаружить), он бы смириться не смог. По существу именно верность интересам Родины и подлинный, а не декларативный патриотизм, не позволили бы ему пойти против своего видения решения проблемы. Пожалуй, таким людям, как он, было лучше держаться подальше от политики, круто замешанной на конъюнктурных или плохо рассчитанных сиюминутных государственных интересах, не говоря уже об откровенной лжи, а зачастую – и о вопиющей некомпетентности высших руководителей страны. А посему было даже хорошо, что Михаилу Петровичу пришлось искать другие поприща для приложения своего интеллекта. Основным таким поприщем стала информатика.
Близко познакомиться друг с другом обоим Михаилам – Данилову и Горскому – пришлось после того, как начальница отдела Лебединская, принявшая Михаила Петровича на работу к себе, довела дела по тематике единой системы классификации научно-технической информации до очевидно провального состояния, что должно было послужить основанием для разгромного скандала и финансовых репрессий в адрес института со стороны Госкомитета по науке и технике, который не забывал, что санкционировал создание института в первую очередь для решения этой проблемы.
И дирекции, и самой Лебединской требовалось срочно принять какие-то меры, чтобы отвести от себя совсем не шуточную угрозу. И тут в голове Лебединской, несомненно талантливой интриганки, хотя и пустышки по существу, созрел блестящий план выхода из опасного положения. Она предложила руководству института рокировку – перевести на провальную тематику Горского, а ее – на тематику, где вел праведную борьбу за свои взгляды против неполноценной официальной демагогии Михаил. Надо сказать, что это предложение сразу устроило всех, кроме него Горского. Лебединскую – потому что она получала дела, находившиеся в состоянии успешного развития, и укрывалась от ответственности. Её любовника в лице первого заместителя директора института – потому что он желал прикрыть от удара свою секспассию, женщину с не очень выгодной внешностью, но зато весьма инициативную и умелую во всех соответствующих видах обслуживания, что видимо, вполне компенсировало скромность экстерьера. К тому же он и сам был не прочь уйти от наказания за то, что плохо руководил своей подопечной. Для директора Беланова, отставного генерала, это тоже был предпочтительный вариант – он мог защититься тем, что заменил начальницу отдела, когда стала очевидна ее неспособность сдвинуть дело с мертвой точки, другим человеком, которому, правда, еще не хватило времени, чтобы развернуть работу по-новому. Осуществить рокировку своею властью, не выходя за пределы института, дирекция не захотела. Надо было удостовериться, что госкомитет, которому подчинялся институт, зависимый от Госкомитета по науке и технике, тоже одобрит предлагаемые перемены, чтобы он поддержал своих людей, когда их вызовут на расправу на более высокий ковер. Но и с этим у Лебединской не возникло никаких трудностей. Она успела заблаговременно обзавестись и вторым любовником, не оставляя первого, а этот второй любовник являлся уже первым заместителем председателя своего госкомитета, и он с удовольствием одобрил рокировочку в пользу милой дамы, тем более охотно, что на Михаила шли жалобы за его отказ служить официальной демагогии, а это в советской стране было опасно хоть для кого, не только для Первого Заместителя Председателя – как это было принято писать в письмах на его имя.