Легко видеть

Именно так – почти исключительно в одиночестве, без постоянного мыслеобмена в период работы над какой-либо вещью с другими людьми, наедине с чистой бумагой – Михаил и проработал, как он считал – по призванию, в течение четырех с половиной десятилетий. Потом он делился написанным – сначала главным образом с Леной, потом – с Мариной и кое с кем еще. Он никогда не был доволен скоростью своего писания книг. Поэтому в количественном отношении итог литературного труда был достаточно скромен. Повесть, почти десяток романов. Правда, еще и много рассказов. Так что все им написанное было бы трудно разом поднять и нести одному.

Философских трудов по объему получилось поменьше (да он и занялся ими много позже, чем литературой), зато по своей значимости – Михаил в этом не сомневался – они превосходили то, что он сделал в художественной прозе.

Поэтому он надеялся, что когда придется держать ответ за исполненное и неисполненное перед самим Создателем, его не признают только непроходимым грешником, и, пожалуй, совсем не признают профанатором Великих Идей, положенных в основу Бытия. Ни профанатором своих способностей, ни профанатором-исказителем Истин, доведенных до его сведения Свыше, ни, тем более, профанатором-конъюнктурщиком, отступающимся от своих убеждений в пользу сиюминутных выгод, он тоже себя не считал. Тем не менее, грешником он оставался несомненно.

Одно дело было выполнять свою работу честно, по уму и по совести, другое дело – успеть при прохождении данного краткого жизненного пути сделать всё то, что ему позволяла сделать отпущенная Господом Богом потенция. Здесь он поручиться за свою добросовестность в смысле старательности, постоянства в напряженном творческом прилежании уже никак не мог, ибо был ленив и очень часто уступал своей лени свои же быстротекущие и безвозвратно исчезающие дни, иногда месяцы и даже годы, поскольку в такие периоды попытки инициировать в мозгу новые замыслы и идеи оказывались тщетными – то ли из-за недостатка настойчивости, то ли из-за отсутствия действительно совершенно необходимого для творчества начального импульса Свыше, который кто-то называет вдохновением, а кто-то и Искрой Божией. Единственным оправданием пребыванию в таком бесспорно греховном состоянии Михаил мог считать необходимость пройти путь накопления и осмысления опыта – как собственного житейского, так и общечеловеческого, к какой бы временнóй категории он ни относился бы – к исторической или же современной. Конечно, Всевышний мог управлять не только трудовым процессом, стимулируя творчество и побуждая внутренним недовольством собой к волевой неотступности от поставленной Им цели, но и досужим времяпрепровождением внешне как будто праздно отдыхающего раба своего, то есть не пишущего, не излагающего, но все равно наблюдающего, исследующего и ищущего. Однако это было всего лишь предположение, и у Михаила имелись основания думать, что это не обязательно так, или не совсем так, а то и вовсе не так. Просто насчет себя он знал достаточно твердо: досуг, то есть время, не отведенное для каких-либо определенных и целевых занятий, ему для творческой работы был необходим – хотя бы потому, что он часто очень напряженно думал в это время о чем-то важном, подолгу даже не замечая, что думает.