Легко видеть

Сумел ли Михаил своими трудами воздвигнуть какой-никакой памятник себе? С Пушкиным он себя, разумеется, не равнял, уверенности в положительном ответе на данный вопрос не имел, и все же полагал, что шанс войти в относительно долговременную память человечества у него есть. Но поддаваться обольщению такого рода не стоило. И утешить оно не могло ни сейчас, ни, тем более, потом, когда он оставит этот свет или, проще сказать, переставится. Только Вседержителю судеб принадлежало право оценить земную деятельность некоего Михаила Горского, одного из шести миллиардов одновременно существующих и не сильно отличающихся друг от друга людей. Право оценить – и тем самым обрадовать или ввергнуть в отчаяние, возвысить в будущей жизни, или, напротив, спустить по лестнице вниз. Вот об этом-то следовало начать беспокоиться и заботиться много раньше, чем он начал. Впрочем, повлиять на решение Всевышнего могли и другие грехи, коих было достаточно много, и другие заслуги, коих было явно меньше. Правда, Милостью Божией Михаил был избавлен от многих соблазнов благодаря тому, что его труды – и литературные, и философские – не публиковались в том возрасте, когда известность и деньги могли вскружить ему голову и заставить пуститься в пляс по кривой траектории, обычной для большинства преуспевающих в обществе людей, полу-вынужденно – полу-охотно принявших на себя исполнение несвойственных им по прежней ЕСТЕСТВЕННОЙ жизни ролей. Это редкий талант – хорошо жить на честно заработанное богатство и при этом не пойти вразнос, когда на твою славу и деньги слетаются любители приобщиться к ним и в виде знойных дам, и в виде внешне респектабельных людей, предлагающих войти в их избранный круг общения, где сами-то они подыхают от скуки, суетности и однообразия бытия, будучи неспособными самостоятельно вдохнуть в себя струю свежего духа, но вполне способны погасить любой очаг духа в том, кого они к себе зазвали, заполучили и духовно угробили, опустив до своего уровня. Слава Богу, им в этих губительных слоях «сливок общества» никто и никогда не интересовался, а сам он и пальцем о палец не ударил для того, чтобы пробиться туда. Это, конечно, никоим образом не было предметом его гордости (какая гордость, если просто повезло не расходовать сил), но радовать – все-таки радовало.

Вероятно, близкими мотивами определялось отношение к жизни, славе и суете и еще одного человека, не чуждого честолюбию, но не пожелавшего стать его рабом – очень уважаемого Михаилом коллеги и тоже Михаила – Михаила Петровича Данилова.

Впечатление от незнакомого мужчины, пришедшего наниматься в соседний отдел (Михаил не знал, что через пару лет это будет его отдел), было однозначным – он наверняка пьет. Основательно, притом явно раньше времени облысевший, одетый в заметно поношенное пальто и не менее поношенный костюм, он, тем не менее, говорил спокойно, мягко, логично. Речь выдавала в нем культурного человека. Впрочем, разве на Руси редко встречались пьющие интеллигенты?

Однако то, что Михаил Горский, да и другие сотрудники, видевшие этого человека, приняли за причину бедности и неряшливости в одежде, оказалось совершенно не имеющим отношения к Михаилу Петровичу Данилову. Он был беден совсем не от пьянства, хотя умеренной выпивки не чуждался. В скудость бытия его ввергли принципиальность и независимость характера. Когда Михаил Горский стал его начальником и узнал своего старшего научного сотрудника (старшего, кстати говоря, и по возрасту) поближе, выяснилось, что Михаил Петрович просто всю жизнь игнорировал интересы своей карьеры, если видел, что они входят в противоречие с более важными для него вещами. Это был в буквальном значении слова человек свободной мысли и необычайной эрудиции, бывшей следствием многогранности его устремлений к разным знаниям. Похоже, его равно интересовали генетика и системотехника, способы кодирования информации и кибернетика, программирование (правда, не профессиональное) и социология, равно как и многое другое, хотя по образованию он был вроде бы весьма далек от всего этого – историк, дипломат, выпускник МГИМО, знаменитой кузницы советских карьерных дипломатов. Со временем выяснилось, почему Данилов не попал на дипломатическую работу – а намечалась для него должность атташе в советском посольстве в Вене – ему вздумалось жениться на той, кого любил, а не на той, которая могла бы соответствовать его дипломатическому статусу с точки зрения надзирающих за МИД / ом властей, то есть МГБ.

Избранницей Михаила Петровича оказалась дочь репрессированного бывшего красного латышского стрелка. Данилову посоветовали сделать другой выбор. Он отказался. Свободному внутри себя человеку чужой способ оценки человеческих качеств той, кому хочешь посвятить себя на всю жизнь, был совершенно неприемлем, даже более того – отвратителен своей противоестественностью.