Единственная женщина, любившая его дядю, которую Михаил знал в лицо, и первая зрелая женщина в возрасте его матери, к которой его повлекло совершенно иначе, чем к любимой девочке-сверстнице Ирочке Голубевой. Анна Павловна явно отличалась особым шармом среди Мироновых пассий, поскольку ее одну признавала и принимала Мишина Харьковская родня. Она часто бывала в доме его дедушки и бабушки. Там-то он и разглядел ее со всех сторон.
Милая, с добрым красивым лицом, с будоражащим воображение телом из крупных, хорошо сочетающихся в целое форм благородных пропорций, словом, жгучая южная брюнетка, она в первую очередь воспринималась образцовой женщиной для дома, а уж потом только микробиологом или кем-то еще. Анна Павловна несколько раз приводила Мишу к себе на работу в Мечниковский институт, рассказывала о своих научных занятиях. Однако гораздо важней и приятней были для него другие встречи – у нее дома, куда доступ ему был всегда открыт. Он старался бывать там возможно чаще – насколько позволяли его представления о приличиях.
Если не считать дядю Мирона, жившего далеко в Москве, рядом с Анной Павловной Миша не видел ни одного мужчину. Это слегка удивляло, но обычно нисколько не занимало мальчишеского сознания.
Миша всем телом льнул к Анне Павловне (всегда к Анне Павловне, а не к Анне, Нюте – как ее называли старшие, и даже не к тете Ане), когда умещался на диване рядом с ней, занимавшейся каким-нибудь рукоделием. Кстати, незадолго до этого похода Михаил случайно наткнулся на свою старую фотографию – там как раз Анна Павловна вышивала по канве подушку, и отчего-то сразу разволновался – почти как тогда, когда его руки и губы сами тянулись к ней. И он обнимал ее вокруг торса, целовал губы и лицо, но на большее не отважился – воспитание неодолимой тяжестью наливало руки, когда им страшно хотелось проникнуть к ее груди или в совсем потаенное место, при мысли о котором у него едва не плавились мозги.
Анна Павловна нередко отвечала ему теми же, только менее страстными ласками. Она ни разу ни от чего не уклонилась, ничего не пресекла, но и сама ни разу не позволила себе ни поощрительного слова, ни жеста, который Миша мог бы счесть сигналом об открытии крепостных ворот. И все-таки сейчас Михаил задавался вопросом, позволила бы она дойти до конца, если бы у него хватило решимости действовать без спроса, без оглядки на приличия? Или он упустил свой первый в жизни шанс не только из-за своей психической неготовности, но и из-за ее нежелания путаться с таким маленьким, хотя и симпатичным щеночком, каким он тогда в ее глазах был? Не надо было иметь особую проницательность, чтобы видеть это невооруженным глазом и понять, что конкуренцию своему дяде он не составит. Ведь даже в те минуты взаимных родственных ласк Анна Павловна могла при случае спросить у Миши, что он знает о житье-бытье Мирона в Москве. Кое- о чем Миша знал. Источником сведений была его кузина Тамара, родная племянница Мирона, который, кстати, по доброте своей регулярно помогал деньгами ее матери, своей сестре, еле сводившей концы с концами без мужа. Когда Миша бесхитростно пересказывал Тамарины слова, благодарная, хотя и кое-чем огорченная Анна Павловна ласкала его, пожалуй, нежнее обычного. И все-таки без знака с ее стороны готовая сорваться лавина так и не сошла. А жаль.
О том, что могло бы быть у него с Анной Павловной, взрослый Михаил постепенно узнавал из опыта жизни, а еще больше и красочней – из замечательных произведений знаменитых писателей.