Лекарь

Прежде всего, раздеться до бриджей. За ремень сзади воткнуть тесак и стальной крюк, вдруг понадобится цеплять полотнище. Разуться? С одной стороны, это сохранит чувствительность стоп, но с другой, может доставить массу неудобств нежной, не приученной к подобным эскападам, коже. Пойду на компромисс: разуюсь, но останусь в чулках. Не в шёлковых капитанских, те слишком скользкие, а в своих обычных, холщовых. Вот только надо их привязать покрепче под коленями. И вообще, если уж подумал о «привязать», надо прихватить с собой несколько ярдов верёвки. Вдруг понадобится. Что ещё? Может вода? Кто знает, сколько времени возьмёт у меня восхождение по вантам? Маленькая, с пинту, баклажка не помешает. Ну, тогда уж и по сухарю в каждый карман. Готов! В путь!

Я никогда не был моряком. Даже корабельным хирургом. Несколько своих плаваний совершил или как лекарь, сопровождая переправляемое войско, или как пассажир. Вот и на этом корабле я очутился в роли нанимателя каюты. До сего дня мне не приходилось отрывать обе свои ноги от настила палубы. Господи, помоги!

Взбираясь, я старюсь не смотреть вниз. Со временем, когда тело ухватило некий ритм в своём продвижении, отпускаю его на волю и сосредотачиваюсь на душе, вернее, на воспоминаниях. И вот я уже не престарелый, затравленный судьбой лекарь, а молодой послушник с выжженным нутром. И этот послушник тоже прокручивает нанизанные в памяти картины, как бусины в чётках:

Всегда невозмутимый отец на сей раз без стеснения роняет слёзы, объясняя мне, почему он идёт на такой шаг – вероотступничество. И почему я должен пойти на это по его стопам. Мать и сестёр он может этому обязать, но меня, его наследника, отрока четырнадцати лет, принудить не может. По нашим законам, со времени «бар-мицвы», то есть с тринадцати лет, я самостоятельный в своих поступках мужчина.

Но сделать это надо, чтобы выжить. Ни для чего другого. Есть знаки, что общину уничтожат в самом скором времени. Христиане перестали возвращать долги еврейским заимодателям. Городская чернь задирает евреев, появляющихся по делам вне гетто, и горе тому, кто поддастся на её провокации. Уже нескольких таких свезли на кладбище. Лавки еврейских торговцев исчезли: заколочены или совершенно разорены. Но планируемое крещение не связано с попыткой сохранить состояние. Это невозможно. Большая часть его пойдёт императору, церкви и магистрату. Церковную десятину отец договорился выплатить монастырю, который обещал взять опеку над семьёй неофита, если с ним что-либо случится. Он поведал мне, где хранятся деньги, припрятанные на приданное сёстрам. Заставил запомнить список партнёров, что продолжат вести торговые дела и с ним, после его крещения и со мной, когда я унаследую дело, поднимаемое им с нуля. Слёзы отца и его беспомощность убедили меня согласиться на крещение. А более всего убедила фраза: «Бог один!», звучащая в каждой слышанной мной молитве.

Всё! Я наверху. Выше только несколько дюймов мачты и небо.

Я стою на маленькой деревянной площадке, устроенной вокруг мачты, по-моему, она называется «марс». Какое странное, захватывающее ощущение. Я чувствую себя центром мироздания. От меня расходятся три безбрежности: вниз – безбрежность глубин, ввысь – безбрежность неба, вдаль, в любую из сторон, – безбрежность горизонта. А может, это они сходятся на мне? Может, так я попаду в фокус Бога, и он заметит меня, пылинку, пытающуюся уцелеть на перекрёстке стихий? Да будет так!

А пока, надо делать зачем пришёл. Хорошо, что безветренно. Флаг обвис, и это позволяет дотянуться до него крюком и притянуть поближе. Мне даже не приходится резать снасти, полотно флага трещит и обрывается под крюком, стоит его потянуть покрепче. Флаг сброшен. Он падает чёрной птицей на палубу, утяжелённый сцепленным с ним, вывернувшимся у меня из руки крюком. Впервые радуюсь, что корабль пуст, и я не зашиб, пусть и неумышленно, никого внизу. Меня ждёт спуск, и никто не обещал, что он будет легче подъёма. Перед началом спуска я решаю подкрепиться и сажусь на марсе лицом к носу корабля. Вдруг в поле моего зрения попадает что-то необычное.

«Воронье гнездо». Бочка, закреплённая над марсом фок-мачты. Это передняя мачта корабля, а в «вороньем гнезде» размещался, когда это было необходимо, вперёдсмотрящий. Я вижу, что бочка не порожняя. Внутри находится какая-то бесформенная кучка, в которой смутно проглядываются очертания человеческого тела. Неужели последний труп? Это единственное место, которое я проглядел с палубы, занимаясь вчера своим скорбным собирательством. Что ж, придётся, спустившись с грот-, взбираться на фок-мачту. Не стоит откладывать. И так неизвестно, в каком состоянии эти останки. А вдруг там теплится жизнь? Нет, лучше об этом не думать. Чудес не бывает. Но поторопиться надо.