Лекции о Прусте (психологическая топология пути)

А теперь вернемся снова к тому, что я называл качествами или специфическим впечатлением. Я предупреждал, что слово «впечатление» не означает всякое впечатление в обычном смысле слова. Под впечатлением у Пруста всегда имеются в виду некие смутные состояния — скажем, покрасневшие щеки Альбертины. Если они меня впечатлили, то у меня есть впечатление. И одновременно это качество, то есть то, за чем скрыт закон, или, иначе говоря, — топос, топология. «Игра количеств за сумерком качеств». «Сумрак» здесь не только иллюзия, вызывающая в нас качества, но и сами качества, которые обладают свойством быть для нас темными в смысле нашей собственной тени. Ведь как свет — из нас, так и тень — из нас. И свет мы получаем, только пройдя собственную тень. Вещей, которые не затемнены нашей тенью, мы на самом деле не знаем. Пруст говорил, что познание есть только познание самого себя. Все остальное не относится к познанию. Качества есть одновременно то, что легче всего рассеивается или забывается. Мы их не видим, потому что не предупреждены. Они не предупреждают нас, что их нужно запомнить. Скажем, когда мы хотим вспомнить, распаленные ревностью, каким было действительно выражение лица у Альбертины, когда она говорила то-то и то-то, — мы не можем его вспомнить. Потому что она говорила о безразличных вещах, о людях, которых мы не знаем, и мы не обратили внимания. А между тем там было качество, то есть некое смутное состояние, являющееся семенем всей истины. Представьте себе, что я не обратил внимания на покрасневшие щеки Альбертины, а слушал содержание слов, и вот через год настал какой-то момент, когда именно это мне нужно — а восстановить нельзя. По отношению к качествам нужно быть очень осторожным, чтобы не быть, как женщины, которые не умеют распутать

, — говорит Пруст, —

причину того, что они чувствуют

(III,19). И он приводит такой пример, на других страницах романа. Альбертина, войдя в комнату и увидев Марселя тщательно выбритым, бросилась его обнимать со словами «какой ты хороший», «какой умный», — то есть случилось какое-то качество, зацикленное на свежих щеках Марселя, любовника. И автор пишет: Удовольствие, которое вызывает свежее лицо, они объясняют моральными качествами того, кто для них в будущем является обещанием счастья (ibid.). Ощущение приятных побритых щек вызвало такое острое наслаждение, потому что оно было качеством-знаком состояния Альбертины в тот день. Невозможно знать, что с чем сцепилось, чтобы оно превратилось в качество. Хотя Альбертина целует и знает, что она целует Марселя, потому что он обладает высокими моральными качествами.

Но мы не только забываем качества, а как я только что сказал, нам еще грозит опасность их не так объяснить. Ведь если для Марселя имеют значение покрасневшие щеки Альбертины как качество, за которым стоит целый мир, то — переверните в другой объем — Марсель тоже фигурирует как элемент объема и серийного движения в мире Альбертины, и там, конечно, его свежевыбритые щеки также имеют какое-то значения. Мы забываем не только потому, что не обращали внимания, и качество исчезло, восстановить его нельзя, но и когда оно есть; чаще всего, прибегая к операции explain away, мы просто отделываемся от него посредством объяснения. Чтобы не видеть то, что перед нами. Я люблю тебя потому, что ты поэт, а в действительности меня взволновали свежевыбритые щеки, но я их не вижу, поскольку уже есть объяснение. Следовательно, существуют состояния сознания, а мы имеем тут дело со структурами сознания, некоторыми структурациями нашей сознательной или душевной жизни. Так как то, что я называю качествами или специфическими впечатлениями, — это не объекты мира, а некоторые предметы-интенсивности, они индивидуальны, или, я бы сказал — дифференциальны и неразложимы. И к тому же — телесны, поскольку заимствуют, берут взаймы нашу чувствительность. Чтобы пройти куда-то и что-то увидеть, нужно пройти через чувствительность, нужно, чтобы возродилось «я» с тем знаком чувствительности, которую оно имело, — лишь тогда мы видим. Марсель считает, что любит Альбертину, выдумывает в идеальном пространстве и времени проекты, как с ней расстаться, но в его проектах нет представления о том, что случится, если ему скажут, что Альбертина уже ушла. Казалось бы — реализовалось: я хотел расстаться с Альбертиной, и она, слава Богу,» сама ушла и избавила тем самым меня от утомительных сцен объяснения, от необходимости лгать и так далее. Пруст пишет: