Лемурия

Михаил снова приблизился к ней. Ей показалось, что глаза его сверкнули. Ярко, хищно!

«Что он?..» с тревогой и нарастающим, пугающим её желанием подумала она.

— …Много стран, — растеряно повторила она. — В Греции, в Италии, в Латинской Америке…

Она отошла ещё на шаг. И спиною упёрлась в гладкую и холодную, до мурашек холодную, леденящую кожу преграду.

— …Нигде не видела ничего подобного…

«Что за спиной?»

Она подняла голову. Вверху, прямо над её головой благословляюще поднимала руки чёрная богиня.

А под ногами…

— Здесь цветы… У подножия, — прошептала Ирина. — Ты же говорил, никто сюда не приходит… И ещё местные называют её — Кали…

Оскаленный рот богини глотает чёрный воздух.

— Если это Кали, — ответил Михаил, — то сейчас её время, её эпоха. Самое время порадовать её и попросить у неё немного счастья. Сюда приходят крестьяне. Иногда — «люди мира». Эти цветы — дар. Но в глубину храма не заходит никто. Никто…

Он подошёл в плотную. А ей уже некуда оступать. И огонь в глазах его всё сильнее и жарче.

«Ты этого хотела? Этого? Этого…»

Кровь бьёт в виски и слабеют ноги.

Михаил прижался к ней и она почувствовала как выступающая, горячая плоть его прижимается прижимается к ставшему необычайно чувствительным месту между её ног, и горячая влага начинает собираться внизу её живота.

Он коснулся губами её губ. Она почувствовала как язык его проник в её рот и кончиком гладил нёбо и её язык.

И дыхание её перехватило, когда он поднял кра её юбки и рука его потянула вниз её трусики.

Она попыталась… сказать…

«Нет, не так… не так быстро! Не так… мне…»

Но что можно было сказать с таким сладким кляпом во рту?

Ажурная полоска ткани поползла вниз.

Ирина почувствовала, что Михаил, слегка приподняв её, укладывает на каменное подножие у ног статуи.

Приподнятая юбка легла на её живот.

Пальцы его гладят её лобок и спускаются ниже — к нежным, влажным, розовым лепесткам.

Возбуждение её растёт. Слюна наполняет рот, и вкус её сладок.

Он целует её шею.

Бретельки платья скользят вниз. Обнажается её пышная грудь с затвердевшими, алыми от огненной страсти сосками.

Сосками, которые заглатывает он, лижет, сосёт, обильно смачивая слюной.

Слышен шорох.

«Брюки…» подумала она.

Волнение? Да, волнение…

«Неужели так приятно… попробовать на вкус… нового мужчину? Нового…»

Голова её кружится.

Приятно… Нового…

«Это тот… кого видела только издали, а теперь… со мной… Он со мной!»

Только читала в книгах о такой страсти. В романах… Какая была отстранённость от тех страстей! Она и представить себе не могла, что возможно так — наяву.

И кружение мыслей, и неясность, смещённость сознания, и затуманенность его — всё как-будто свидетельствовало о том, что она и впрямь попала неожиданно в странный, сладкий и пугающий своей непредсказуемостью сон, но чувства, охватившие её, были так сильны и так отчётливо ощущались и переживались её, что, не смотря на всю необычность ситуации, сознавала она, что всё происходящее с ней — происходит наяву.

Здесь, сейчас, на каменном ложе, у ног чёрной богини отдаётся она едва знакомому…

Но такому желанному, желанному человеку!

И своими коленями чувствует его колени.

Его ноги раздвигают её ноги.

Слабость и истома… И первый стон её! Страстный и долгий стон!

Она чувствует как напрягшийся член его входит в глубину её тела. Пятками она гладит его ягодицы, ощущая напряжение твердеющих, сжимающихся мышц и, одновременно, приятную мягкость кожи. Бёдрами охватывает его тело, сжимает его…

И, запрокинув голову, видит благословляющие её чёрные руки богини…

Руки, дарующие благодать, руки, из души извлекающие огонь — плывут, плывут, сплетаются, узором, рисунком, кругом чёрного солнца сплетаются над ней, вверху!

И синие искры сыпятся с купола, сверкающим вихрем кружатся в воздухе, вспыхивают ярко — и гаснут.

«Как мне найти дорогу домой, любимая?

Как вернуться?

Как сотворить тебя? Из какого нежнейшего бархата сшить твоё тело?

И снова написать жизнь. Жизнь с тобой.

Неужели возможно… придумать любовь?

Такое запутанное письмо у жизни… Пишет, зачеркнёт — пишет снова.

Хочется заглянуть через плечо: а что там будет, впереди?

Что ещё она сочинит…

А я вот пытаюсь пристроиться рядом и приписать что-то своё. А жизнь глядит на меня лукаво и думает: «Не переиграешь, брат, не превзойдёшь фантазией!»

А я всё надеюсь, надеюсь.

Глупый я человек. Но потому, наверное, и жив до сих пор, что силою глупости и наивнойо веры умею преодолевать невзгоды…

Часто на мой же зов и приходящие.

Самое время постучать в грудь кулаком.

Позёрство… Ни во что не верю, ни от кого спасения не жду. И сам стал на удивление бесполезен.

Нет, не возвращайся. Чёрт со мной и со всеми моими бестолковыми исповедями!

И пьяными откровениями…

У меня всё хорошо. Очень хорошо! Мне наплевать на всё. Я доволен жизнью и счастлив. И без тебя мне лучше, чем с тобой.

В конце концов, я могу позволить себе всё! Всё, что только может вообразить больное моё воображение и всё, что может предложить снисходительная ко греху Нарака.

Ты освободила меня, и сделала это вовремя.