Лемурия

Отложил рукопись на край стола.

— Объёмное произведение получилось! — резюмировал Игнат. — Да… Пока мы твой файл распечатали — у нас в принтере тонер закончился. Пришлось картридж менять! Представляешь? Да, Миша, работоспособности тебе не занимать, за это любим тебя и ценим. Меньше чем за три месяца такой романище наваять!..

Игнат спортивным жестом сложил ладони и потряс ими над головой.

— Ещё что отметишь? — голосом равнодушным и безжизненным произнёс Михаил. — Кроме объёма?

Пока Игнат собирался мыслями и подбирал подходящий ответ, Искандеров добавил ещё вопрос:

— И почему, Игнат, я у тебя по второй категории пошёл? Я ведь тебя не первый год знаю, не второй и не третий. Я твои пометки давно уже научился расшифровывать. Чего это мне категорию понизил?

Игнат, отвернувшись, с полминуты разглядывал устроенную в углу книжную полку с издательскими новинками.

А потом тихо, по слогам произнёс:

— Сам виноват.

— Я? — удивился Искандеров.

Открылась дверь кабинета. Серафима внесла на подносе две чашки кофе, сахарницу и вазочку с конфетами.

Улыбнулась.

— Конфеты — ваши любимые, Михаил Львович. Чернослив и фруктовое желе!

Она расставила приборы и посмотрела вопросительно на шефа.

— Пока всё, — ответил Игнат.

Серафима, отступая медленно и с улыбкой, вышла из кабинета и закрыла за собой дверь.

— Сам? — переспросил Михаил, щедро накладывая сахар в чашку.

— Именно, — подтвердил Игнат. — Ты знаешь, что значит для писателя быть в издательской обойме. И догадываешься, наверное, что значит — не быть. Точнее, выпасть. Это ведь страшная штука — писательское небытие. Для тех, кто вкусил славы…

Игнат развернул яркий, цветастый фантик и отправил конфету в рот.

— Флавы, онограро…

— Прожуй сначала, — посоветовал Михаил, размешивая сахар.

Игнат проглотил конфету и, достав из ящика стола бутылочку энергетика, запил.

— Говорю, что для тех, кто вкусил славы, гонораров приличных, кто научился зарабатывать на жизнь литературой, кто вышел из проклятого обывательского круга и попал в номенклатуру людей креативных и обеспеченных — падение непереносимы. Уж поверь мне, Миша! Лучше поверь на слово, без проверки! Чёрт…

Игнат брезгливо поморщился.

— Серафима бестолковая! Кофе — для тебя, для себя я цветочный чай заказывал! У меня от кофе расстройство желудка, сто раз ей об этом говорил!

Игнат махнул рукой и придвинул свою чашку ближе к Михаилу.

— Можешь и мой допить за компанию. А Серафиму оштрафую на стоимость напитка!

— Прости уж её, — попросил Михаил.

— Гуманист, тоже мне! — возмутился Игнат. — Вам, писателям, легко быть добренькими! Отвечаете только за себя и за свой письменный стол! А у меня издательство, бюджет, коллектив! Которому надо зарплату платить, между прочим. А источники доходов — тексты, которые…

Игнат приложил руку к груди.

— Миша, пойми правильно. Я этот роман издам, без вопросов. Ну, то есть, с небольшой переделкой… В общем, издам! Но скажи мне, какого чёрта тебя в любовную тему потянуло? Твоя стихия — детективы. Я же под тебя серию делал, и чем мне теперь её наполнять? Да я бы и новую серию под тебя сделал, если бы был уверен, что ты тексты будешь исправно выдавать. Но…

Игнат поморщился страдальчески.

— Миша, от тебя давно ничего нет. Ты выпадаешь из обоймы! Выпасть легко, вернуться обратно — практически невозможно. Молчание — непростительно для писателя. Ещё помолчишь немного, и тебе конец, Миша!

Игнат вскочил, снял с книжной полки и бросил на стол захлопавшую растрёпанными страницами книгу в мягкой, аляповатой обложке.

— Вот, Миша! — воскликнул Игнат. — Вчера на вокзале купил, в книжном киоске.

— С чего бы это вдруг? — удивился Искандеров. — Это же…

Он перевернул обложку.

— Ну да, узнаю! Ты же и издавал, год назад.

— Точно, год! — подхватил Игнат. — Год назад! А купил специально, чтобы тебе подарить со своей дарственной надписью. Я имею право надписать эту книгу, потому что я обеспечил успех этому роману, я в своё время заполонил им книжные магазины, благодаря мне тысячи читателей расстались со своими кровными и купили твой текст в моей обёртке. Но ведь это было год назад! Миша, задумайся: это предпоследний экземпляр с самой дальней полки вокзального киоска! Нет, я так и напишу на первой странице: «Миша, очнись!»

— Пиши, — равнодушно ответил Искандеров. — Пиши на здоровье, упражняйся в остроумии. Художника пинать — наука немудрёная.

Игнат подвинул стул и присел рядом с Михаилом.

Сидел, покачиваясь, на стуле долгие минуты.

Потом, решившись, спросил:

— По душам можно поговорить?

— Валяй, — согласился Искандеров.

Игнат локтем опёрся на стол. Картинно приложил указательный палец ко лбу.

Начал осторожно и издали:

— Я ведь поначалу действительно обрадовался тому, как быстро ты управился с романом. Подумал: «Не потерял форму Искандеров, не потерял. На коне Львович!» Обрадовался, планы начал было строить. Вот как получил файл по почте, так и начал строить. Ещё пару книг издать, и на новую серию выйти. Ты ж у нас работоспособный, плодовитый. Да…

Наморщил лоб.

— Думал, к осени рукопись пришлёшь, не раньше. Время тебе дал достаточно. И заметь…