Лемурия

То ускоряя движения, то замедляя их.

Он чувствовал приятный, лимонно-кислый вкус женской плоти, с едва зметным солноватым морским оттенком.

Вкус и запах женской плоти сводили его с ума.

Далеко высунув язык, он погрузил его в глубину влагалища, быстрыми движениями поводя вперёд и назад.

Соки женского тела, смешиваясь с его слюной, текли ему на подбородок.

И он услышал стон Ирины: страстный и долгий. Потом ещё один, и ещё…

Короткий, обрывающийся крик.

Она схватила его за затылок, прижимая голову ближе к промежности.

Ноги её сжались.

Он тонул в её плоти. Он дышал ей. Пил её. И отдавал ей себя.

А она кричала, заходясь в крике, изгибаясь, закатывая глаза.

Сгорала в сильнейшем, необыкновенно остро ощущаемом, сводящем с ума оргазме.

Оранжевые, мерцающие круги поплыли у неё перед глазами.

Руки неожиданно ослабли, обмякли — и она непременно повалилась бы назад, на камень, если бы вовремя не почувствовавший слабость её Михаил не вскочил бы и не поддержал её.

— Теперь хорошо… — прошептала она. — Ты во мне…

И слегка наклонила голову, прислышиваясь к пришедшему неизвестно откуда нежному, мелодичному звону.

Прошло полчаса.

Они всё ещё лежали на берегу озера, по пояс в воде, одеждой прикрыв чувствительные к солнцу плечи.

Михаил открыл глаза.

Вытянул руку, словно пытаясь достать висящий над самой его головой огненный шарик солнца.

И сказал:

— Ириша, нам пора. Опоздаем на паром.

И, намочив ладонь, погладил её по горячему, нагревшемуся на полдневном жаре животу.

— А быстро ты справился…

Игнат протянул руку.

— Здравствуй, Львович. Извини, поздороваться забыл. Так занят, так заработался, что сразу к делу приступил. Едва автор через порог…

Он подвинул Искандерову стул, и тут же подбежал к двери. Приоткрыв, высунул голову в приёмную.

— Серафима! — нараспев позвал он секретаря. — Серафима! Серна ясноглазая! Приготовь для гостя… и мне цветочный…

Михаил окинул взглядом апартаменты главного. Кабинет Игната ничуть не изменился.

По стенам всё так же и всё в том же беспорядке (или в порядке, известном лишь одному Игнату) развешаны были сиявшие богатым золотым, алым, синим и лиловым тиснением почётные и благодарственные грамоты и письма всевозможных государственных ведомств, просветительских и филантропических обществ, общественных фондов, партий, ассоциаций и союзов, самыми представительными из которых были грамоты от «Союза защиты правопорядка при МВД РФ», подписанные почётным председателем Союза Кирманом Хасан-Гиреевым (Игнат исправно издавал кирмановские многотомные труды по теории обеспечения прав свободной личности в условиях интенсивного построения правового государства, написанные за вечно занятого и не слишком грамотно пишущего по-русски Кирмана студентами-«неграми» одного из юридических институтов).

Неплохо смотрелись и вывешенные в лакированных деревянных рамочках благодарственные письма «Фонда православных предпринимателей при Правительстве РФ», но им явно недоставало восточной кирмановской пышности, рельефных орнаментов и золотых вензелей.

А вперемешку с грамотами и письмами грустно смотрели со стен рогатые морды убиенных охотами ланей и оленей. Игнатовы трофеи место меж грамот занимали по праву.

На охоты Игнат выезжал не абы с кем, а лишь с людьми влиятельными, более чем обеспеченными и делу весьма полезными. Трофеи тоже были грамотами, неоспоримо свидетельствовавшими как о достатке хозяина кабинета, так и о его связях в самых высоких кругах.

Потому любил Игнат во время деловых переговоров выйти из а стола, как бы между прочим пройтись вдоль стены, а потом остановиться и неожиданно ткнуть любимой своей перьевой ручкой в нос упокоенной лани, заметив при этом: «Неплохо в заповеднике постреляли с Петровичем… Какой Петрович? Что значит, какой! Этот Петрович один, его все знают!»

После чего деловому партнёру становилось очень стыдно, что не знает он единственного и неповторимого Петровича, не охотится с ним в заповеднике, не проносится на вертолёте над стадами испуганных копытных, не сидит у костра, не поёт народные песни и не имеет шансов хотя бы поднести патрон или подлить водки такому замечательному человеку, как Петрович.

После чего любая деловая беседа катиться начинала — как по маслу.

— Ну вот!

Игнат потёр руки и сел за стол.

— Спасибо, Миша, что заглянул. Случайно, наверное, получилось, как обычно? Шёл мимо, да и забрёл?

Игнат посмотрел испытующе на Искандерова.

— Нет, — ответил Михаил. — Не случайно. Специально.

Игнат радостно всплеснул руками.

— Прогресс! Прогресс! Визит-то оказывается, был спланирован! Прямо-таки преднамеренно зашёл, и время выкроил для этого! Миша, я счастлив!

И Игнат заёрзал в заскрипевшем кресле, изображая бурную радость.

Михаил смотрел на него угрюмо, исподлобья.

— Прекрати уж… И так гадко на душе, а тут ты ещё… Роман прочитал?

Игнат перестал изображать радость и сделался серьёзен.

Из верхнего ящика стола достал он толстую картонную папку, на корешке которой синим фломастером жирно выведено было: «Мих. Л. Иск. Кат. 2».

— Прочитал, конечно…

Игнат раскрыл папку и в задумчивости провёл пальцем по первой странице.

— Вот тут и замечания от рецензента…