Ленин

Революция с ее сатанинством разрушения всего святого невольно отодвинула Арманд от Ленина, хотя их чувства друг к другу не угасли. Инессу опустошили непривычные для нее лишения, тяготы и беспросветность борьбы. Нет, она не разочаровалась в революционных идеалах, не жалела о прошлом. Просто где-то стали иссякать ее силы. Изредка поддерживал Ленин, звонил, писал записки, помогал детям, но она чувствовала: это все уже по инерции. Вождь большевиков больше не принадлежит ни себе, ни Крупской, ни тем более ей; он целиком во власти бесовства революции. Все же иногда Ленин напоминал о себе нежной, но весьма странной для вождя русских якобинцев заботой:

«Тов. Инесса!

Звонил к Вам, чтобы узнать номер калош для Вас.

Надеюсь достать. Пишите, как здоровье. Что с Вами? Был ли доктор?

Привет! Ленин»{165}.

Вождь российской революции «надеется» достать ей калоши. Для этого нужно сообщить их номер… Ни для Бош, Коллонтай или Фотиевой он не пытается достать калоши… В прошлый раз прислал английские газеты для чтения, несколько раз отправлял к ней разных докторов. Но к роковой осени 1920 года, повторюсь, Инесса Арманд была предельно опустошена. Бремя революции оказалось слишком непосильным для ее хрупких плеч. Между ней и Лениным встала революция с ее страшным лицом, обезображенным расстрелами, голодом, холерой.

«Дорогой друг!

…У нас все то же, что Вы сами здесь видели, и нет «конца краю» переутомлению. Начинаю сдавать, спать втрое больше других и пр. …»{166}

Бесценны для понимания внутреннего духовного состояния Арманд ее последние отрывочные записи в дневнике, чудом сохранившиеся после ее смерти. Они невелики. Я приведу несколько фрагментов ее торопливых карандашных записей красивым почерком. Они говорят об отношениях И.Ф. Арманд и Ленина больше, чем тысячи страниц официальной многотомной биохроники вождя.

«1. IХ.1920.

Теперь есть время, я ежедневно буду писать, хотя голова тяжелая и мне все кажется, что я здесь превратилась в какой-то желудок, который без конца просит есть… К тому же какое-то дикое стремление к одиночеству. Меня утомляет, даже когда около меня другие говорят, не говоря уже о том, что самой мне положительно трудно говорить. Пройдет ли когда-нибудь это ощущение внутренней смерти?.. Я теперь почти никогда не смеюсь и улыбаюсь не потому, что внутреннее радостное чувство меня к этому побуждает, а потому, что надо иногда улыбаться. Меня также поражает мое теперешнее равнодушие к природе. Ведь раньше она меня так сильно потрясала. И как мало теперь я стала любить людей. Раньше я, бывало, к каждому человеку подходила с теплым чувством. Теперь я ко всем равнодушна. А главное – почти со всеми скучаю. Горячее чувство осталось только к детям и к В.И. Во всех других отношениях сердце как будто бы вымерло. Как будто бы, отдав все свои силы, свою страсть В.И. и делу работы, в нем истощились все источники любви, сочувствия к людям, которыми оно раньше было так богато. У меня больше нет, за исключением В.И. и детей моих, каких-либо личных отношений с людьми, а только деловые. И люди чувствуют эту мертвенность во мне, и они отплачивают той же монетой равнодушия или даже антипатии (а вот раньше меня любили)… Я живой труп, и это ужасно!»

Запись-исповедь, потрясающая по своей искренности и глубине самоанализа. Как бы чувствуя, что ей остается жить три недели, она со свойственной ей прямотой говорит себе, что «отдала все свои силы, всю свою страсть» Владимиру Ильичу и делу работы, но она – «живой труп». Революция всегда питается и живет только жертвами. Миллионными и единичными. Одной из них была Инесса Федоровна Арманд.

В маленьком дневнике, который вела Инесса в последний месяц своей жизни на Северном Кавказе, кроме этой, еще всего четыре записи.

3 сентября высказывает тревогу за своих детей. «Я в этом отношении слабовата, совсем не похожа на римскую матрону, которая легко жертвует своими детьми в интересах республики. Я не могу… Ведь войне еще долго продолжаться, когда-то восстанут наши заграничные товарищи…

Сейчас наша жизнь – сплошная жертва. Нет личной жизни потому, что все время и силы отдаются общему делу…»

9 сентября Арманд вновь возвращается к теме первой записи дневника: «Мне кажется, что я хожу среди людей, стараясь скрыть от них свою тайну – что я мертвец среди живых, что я живой труп… Сердце мое остается мертво, душа молчит, и мне не удается вполне укрыть от людей свою печальную тайну… Так как я не даю больше тепла, так как я это тепло уже больше не излучаю, то я не могу больше никому дать счастья…»

Последняя запись помечена 11 сентября (до смерти осталось чуть меньше двух недель)… Инесса в своей конечной записи в этой земной юдоли возвращается к своей старой любимой и вечной теме – любви. Ее переписка с Лениным по этому вопросу вскоре украсит ханжеские марксистско-ленинские хрестоматии. В этой записи Арманд видно влияние Ленина. Они любили друг друга, но вождь большевиков смог внушить хрупкому и нежному созданию первенство «пролетарских интересов» над личными.