Ленин: Пантократор солнечных пылинок

Итак, 9 апреля 1917 года, Цюрихский вокзал, три часа пополудни. Короткий митинг прямо на платформе (омраченный стычкой с социал-патриотами; сходка в Женеве за несколько дней до того закончилась свалкой, в которой несколько большевиков получили серьезные ушибы), товарищеское рукопожатие Ленина с Луначарским, дружеское похлопывание по плечам будущих коллег по Коминтерну Радека и Мюнценберга («Либо мы через три месяца станем министрами, либо нас повесят»), ритуальное исполнение «Интернационала» – на четырех языках одновременно и под свист меньшевиков, красный флаг-платок из окна вагона, «Fertig!» кондуктора, эпизод с обнаружением Блюма (Ленину приходится буквально схватить его за воротник и без лишних проволочек – это запомнилось провожающим – вышвырнуть на перрон), «Fertig, fertig!» – готово, и вот в 15.10 осыпанный проклятиями и угрозами поезд отделяется от перрона и катится к немецкой границе: романтическое путешествие сквозь бурю начинается; поехали! Цюрихский вокзал очень похож на свои фотографии 1916 года, и если у вас есть склонность к «историческому трэйнспоттингу», то застыв на одной из платформ, вы без особых усилий представите себя в 1917-м – живой душой, наглухо законопаченной в железном ящике.

Ленин имел обыкновение путешествовать с большими корзинами, набитыми разной архивной, как сказала бы НК, «мурой»; и если бы Карл Радек, которого иногда ссылали в багажное отделение, набрался духу сунуть нос в ульяновские емкости, то обнаружил бы там, среди прочего, несколько тетрадок, исписанных крайне странными текстами, в принадлежности которых Ленину могли убедить разве что типичные для ВИ пометки: «блягер! дура! бим, бам! Уф!».

Обычно про 29-й том 55-томника – с так называемыми «Философскими тетрадями», и прежде всего конспектами Гегеля и герметичным фрагментом «К вопросу о диалектике» – упоминают походя, в качестве курьеза: Ленин вернулся из Польши, лишился «Правды», «своей» думской фракции, связи с партией, жалованья и, видимо, настолько не понимал, чем себя занять в Швейцарии, так был подавлен предательством II Интернационала, что запирается в библиотеке и принимается конспектировать три тома «Науки логики» Гегеля и его же «Лекции по истории философии» – еще под пятьсот страниц. Как и шесть лет назад, когда его изводили слипающиеся у него в голове эмпириомонисты и эмпириокритицисты, он ворчит, охает, ерзает и, очевидно, мучается от епитимьи, которую сам на себя наложил: «Архидлинно, пусто, скучно… Вообще, предисловие чуть не в 200 страниц – невозможно!»; «бога жалко! сволочь идеалистическая»; «темна вода»; «определение не из ясных»; «наука есть круг кругов»; и т. п.; не бросает, однако. Многие пометки из этого тома прочно закрепились в хит-параде «жутких» цитат из Ленина, неопровержимо доказывающих, что в 1917-м к власти пришел обезумевший монстр (и ладно б он перечитывал «Капитал» или «Анти-Дюринга» – но нет: Гегеля, с которым покончил еще в «Друзьях народа»; зачем?).

Любопытный момент; и, как часто бывает с Лениным, странность имеет вполне разумное объяснение.

Гегеля Ленин взялся перечитывать из-за Маркса, про которого только что дописал большой очерк – статью в энциклопедию Граната. Среди прочего там был раздел про Марксову диалектику – и вот из-за нее-то Ленин и провалился в трехтомную «Науку логики», а затем «Историю философии» – и «залип» в Гегеле; в оригинале этот философ оказался совсем не то, что Ленин знал о нем через посредников, Плеханова и Энгельса.

Видимым миру последствием очередного «философского запоя» стали попытки переписать раздел «Диалектика» в статье про Маркса; а вот конспекты Ленина – очень подробные – долгое время не публиковались, да и потом скорее игнорировались как «чудачество», которое мало что дает для понимания его гения и карьеры – ну разве что: вот какой добросовестный, для статьи еще и Гегеля решил перечитать. В целом, однако, это бернское сидение – и сама «встреча Ленина с Гегелем» – выглядели озадачивающе «не по-ленински»: суперпрактик, прагматик из прагматиков, материалист, вдруг увяз – в самый ответственный момент: война, до революции считаные месяцы – в идеализме, в хрестоматийно «абстрактном» философе; вместо того чтобы протестовать против ужасов войны, раздирать лицо до крови и ложиться на рельсы – он «помечает»: «Гегель высунул ослиные уши идеализма».

Когда Славой Жижек заявляет, что «Ленин благодаря внимательному чтению “Логики” Гегеля сумел распознать уникальную возможность для революции», он, конечно, дает петуха; эк куда хватил; однако можно, да, предположить, что существует причинно-следственная связь между изучением Гегеля и сочинением в следующие два года нескольких фундаментальных, крупнейших работ – или даже, еще шире, интеллектуального «Большого Взрыва», который происходит в голове у ВИ в 1915-м и длится несколько лет.