Ленин: Пантократор солнечных пылинок

Нет ничего удивительного, что еще в 1917 году, сразу после выступления на броневике, «пломбированный вагон» превратился в факт поп-истории и вечнозеленый хит поп-культуры, генератор мыльных пузырей, в каждом из которых отражается радужно-пенный образ Ленина; навязанный Ленину «атрибут», символ и метафору его чужеродности. Это словосочетание – ключевой элемент для концепции Октября как «диверсии против России» и большевиков как «группы заговорщиков», вроде тех, что убили Распутина. Как попало к большевикам «немецкое золото»? Да понятно как: в «пломбированном вагоне».

Однако правда ли, что проезд через Германию – «горло» истории Ленина? Что этому вагону следует приписывать магические свойства – и «всемирно-историческое значение»? Про революцию Ленин узнал из газет, войну Россия проиграла никак не из-за «вагона», и даже если допустить, что вагон этот был доверху набит рейхсмарками, всё равно большевики победили не из-за него; сам Ленин на круг больше потерял в июле, когда выскочило официальное обвинение в шпионаже, чем если б приехал, условно, на месяц позже, вместе с Троцким, в более представительной компании, не подставляясь под неудобные вопросы. Не мытьем, так катаньем Ленин попал бы в Россию – и пусть не удостоился бы такой помпезной, с вип-залом и оркестром встречи, зато не хватанул бы в Германии политической радиации и наслаждался бы политическим иммунитетом. Пожалуй, существенно, что он оказался в России раньше Троцкого – но не критически важно: у Троцкого не было структуры, на которую можно было опереться, а у Ленина были «Правда» и ядро партии во дворце Кшесинской; разве что тезисы были бы не «Апрельские», а «Майские».

Для нас «вагон» – замечательная приключенческая интермедия, где счастливо для зрителей биографического шоу о Ленине сошлось множество элементов: необычные обстоятельства, позволившие раскрыться характеру главного героя (способность под непрогнозируемым углом войти в пограничную зону, с тем чтобы эффектно материализоваться из политического небытия; талант принять смелое, рискованное, безрассудное, авантюрное решение – но не спонтанно, расчетливо), мифологическая подоплека (возвращение; Антей, прикоснувшийся после десятилетнего болтания в турбулентности к земле) и символика – локомотив истории, зловещее «Красное колесо»; рев, запах, «поток заряженных частиц» железной дороги – то есть того самого капитализма, который так пугал Толстого и который не только раздавил традиционные ценности, но и «доставил» в Россию Ленина. Корабль мертвых Нагльфар, готичный «призрачный поезд», зомби-апокалипсис засохших в отрыве от русской почвы эмигрантов. Не то Троянский конь, не то советский «Мэйфлауэр», на котором прибыли отцы-основатели новой России. Страшно жаль, что нам неизвестна судьба исторического транспортного средства, при помощи которого Ленин удовлетворил свою страсть к экстремальному политическому туризму: он не был музеефицирован – хотя куда как интересно было бы прижаться лбом к тем самым стеклам, пересчитать количество полок, проверить толщину перегородок – слышали ли пассажиры разговоры друг друга…

Чтобы придать побегу из Швейцарии характер не исключения из правил, кулуарно предоставленного отдельному лицу, но массового исхода, надо было быстро наскрести свиту, явившись кем-то вроде школьного учителя, сопровождающего вверенный ему класс; в идеале там должны были оказаться представители всех политнаправлений – чтобы создавалось впечатление, что возвращаются не большевики, а «свободная Россия вообще». Пожалуй, выгоднее всего Ленину было бы вернуться вместе с Мартовым, Плехановым, Засулич, Аксельродом, Черновым, Троцким, Луначарским – в составе политического созвездия.

При попытке сколотить экипаж выяснилось, однако, что желание вернуться в Россию за компанию с Лениным возникало далеко не у всех. Мартов побоялся, и поэтому костяк отряда составили большевики – которых было в Швейцарии не так уж и много: вся женевская ячейка – человек восемь, цюрихская – десять, включая Ленина и Крупскую. Не удалось договориться с идейно близкими «впередовцами» – вроде Луначарского; тот поехал следующим рейсом, с Мартовым. Швейцария, к счастью, кишела политэмигрантами неопределенной партийной принадлежности, и почти любой имел шанс в течение недели наслаждаться ворчанием Ленина и смехом Радека. О количестве тех, кто, в принципе, хотел бы поучаствовать в строительстве новой России и увидеть родные могилы, можно судить по списку зарегистрировавшихся в комитете для возвращения политических эмигрантов в Россию: в марте 1917-го – 730 человек.