Ленин: Пантократор солнечных пылинок

Доказать прямую связь сложнее; однако не слишком рискуя ошибиться, можно сказать, что благодаря Гегелю марксизм для Ленина превратился вдруг из «черно-белого» в «цветной»; оказалось, что это учение можно разворачивать на базе категорий из инструментария «идеалистского лагеря» философии и другой, не аристотелевской, а гегелевской логики. Ленин освободился от стеснявших его ограничений, получил пространство для маневра – и «турбину», дополнительную мощность. Философский форсаж – так, пожалуй, называлась бы глава о швейцарском периоде биографии Ленина в голливудском байопике.

Ясно, что конспекты и комментарии из 29-го тома предназначены сугубо для личного пользования – и поэтому Ленин может изъясняться сколь угодно странно, не задумываясь о последствиях, не гарантируя готовности нести за сказанное ответственность. Но даже и так, для того, кто знаком с классическим идеологическим набором Ленина, его заявления в рамочках, вроде «Мир есть инобытие идеи!», или «Мысль о превращении идеального в реальное глубока: очень важна для истории. Но и в личной жизни человека видно, что тут много правды. Против вульгарного материализма», или «Сознание человека не только отражает объективный мир, но и творит его» – вызывают, конечно, оторопь; это точно он, «сугубый материалист» и безжалостный терминатор любого идеализма? Это ведь ересь; еще немного, и он договорится до Беркли и Пелевина.

«Сознание творит мир» означает ведь, что помимо объективно существующей материи (того, что движет вперед историю; условно – «пушки, микробы, сталь») есть еще и некая идея (Дух?), который реализуется в мире, через материальный мир. И пусть даже под этим не подразумевается нечто мистическое, божественное – но важно, что «первее» оказывается идея, сознание, которое, получается, может творить мир. В «классическом» материализме, который теперь – под влиянием Гегеля – кажется Ленину «вульгарным», все было наоборот: только бытие определяло сознание.

В бытность свою «вульгарным» материалистом Ленин также пользовался диалектическим методом, но тогда диалектика была для него скорее синонимом действия в процессе, в динамике; и да, Ленин старался не просто «фотографировать» наличное состояние, но исследовать общество в движении, в текучести, рассматривая «новости» или вообще события в контексте исторического процесса эволюционной смены одних общественных формаций другими; классовая борьба в этой механистичной схеме была тем мотором, который обеспечивал поступательное движение общества. Инструментом такого рода диалектики при исследовании эволюции материи, проявленной в политике и экономике, была скорее статистика, как в «Развитии капитализма». Смысл такой диалектики состоял в том, чтобы демонстрировать неслучайность революционных движений, которые суть фрагменты большого исторического процесса, развивающегося по известным, вполне научным законам.

То есть Ленин «пользовался» философией, но не «влезал» в нее; его интересовали трансформации материи – и не интересовала диалектика идей, нематериальной сущности явлений, их отношения друг с другом.

В 1914-м, однако, он обнаружил, что в мире происходят странные, плохо объяснимые трансформации: не только мир обернулся войной, не только капитализм – империализмом, но и социалистический интернационал, представляющий интересы пролетариата, – альянсом с националистической буржуазией.

За этим, видимо, и полез он в Гегеля – пытаясь обнаружить логику, в рамках которой по-своему последовательные, рациональные, здравые решения II Интернационала оказываются неверными, невозможными, ошибочными.

Чтение Гегеля навело его на мысль, что «обычная» логика кое-что не схватывала, игнорировала как предмет исследования: источник самого движения. Гегель же как раз и позволяет познать источник «самозарождающегося» движения, саморазвития; этот источник – противоречие; то, что дает не просто эволюцию, но скачок, разрыв эволюционной постепенности, «трансформацию в противоположность», быстрый крах старого и возникновение нового. Объективно противоречащие друг другу фрагменты вовсе не обязательно должны быть материальными. Революции в реальной жизни становятся следствием объективных, но нематериальных противоречий.

Осознание, что размышление может стать действием, – важный момент. Ленин, свидетельствуют конспекты, как бы инсталлирует себе в голову операционную систему, которая может работать и на другой, «неевклидовой», так сказать, логике и в рамках которой противоречие не является логической ошибкой: если у Аристотеля «шапка» (вспомним шуточный пример Лепешинского) – это шапка, которая одновременно не может быть не-шапкой, то, по Гегелю, – может; и это противоречие и есть то, что двигает мир, источник движения. Центральным понятием этой мыслительной системы оказывается трансформация в свою противоположность; и это, надо сказать, совсем не то, что эволюционное изменение.