Ленин: Пантократор солнечных пылинок

На двери ленинского кабинета висят таблички: «67» и «Классная дама» (выглядит издевательски, зато конспирация: береженого бог бережет) и напечатанное объявление, запрещающее пускать в кабинет без договоренности кого-либо, кроме Бонч-Бруевича, с – роковой? – припиской: «и наркома индел Троцкого и наркома национальностей Сталина». Задняя часть кабинета выгорожена дощатым барьером – условным, до потолка не доходит; в боксе – кровать и зеркало; это горница таинственной, не идентифицированной историками классной дамы. Местечко по-своему уютное; из одного окна открывается панорамный вид на Неву, из второго – на какие-то не то фабрики, не то офисы; но ВИ не жил здесь, ему не нравилось путать кабинет с квартирой; ночевать и ужинать он до 10 ноября ходил на соседнюю Херсонскую улицу, к Бонч-Бруевичу. В первой комнате Миссис 67 принимала воспитанниц: Горбунов и Бонч-Бруевич установили там сейф – для декретов и наличных денег; в кабинете собирались первые совещания раннего, чисто большевистского Совнаркома: Троцкий, Рыков, Луначарский, Шляпников, Коллонтай, Сталин, Теодорович, Дыбенко, Крыленко, Антонов-Овсеенко (какое-то гоголевское, с абсурдинкой, созвучие этих трех все время употребляющихся в одной связке фамилий производит ложно комическое впечатление; хорошо бы знать, что В. А. Антонов-Овсеенко учился в кадетском корпусе, был блестящим шахматистом и математиком, Н. В. Крыленко окончил истфил Петербургского университета и много лет работал преподавателем литературы и истории, да и П. Е. Дыбенко стал председателем Центробалта и наркомом по морским делам не за красивые глаза; про деятельность их ВРК Джон Рид писал, что «искры летели от него, как от перегруженной током динамо-машины»). Единственным способом успеть хоть что-нибудь было отказываться от сна; совещания начинались в 11 вечера – и к пяти-шести утра лица комиссаров приобретали «эффект глаз енота» – или панды, если угодно. Бонч вспоминает, что по ночам Ленин сидел и сочинял свои «игуменские» – наполненные кустарной терминологией – декреты («Богатой квартирой считается также всякая квартира, в которой число комнат равняется или превышает число душ населения, постоянно живущего в этой квартире»). В отличие от квартиры на Херсонской, как раз небедной, Смольный был «толкотливым» местом – «всегда переполненный», он, по словам Коллонтай, «гудел в те дни, как потревоженный улей. По бесконечным его коридорам лились два людских потока: направо – к Военно-революционному комитету, налево – в комнату, где приютился Совнарком». По настоянию Ленина, в советские учреждения – и Совнарком в том числе – могли прийти со своими вопросами и жалобами «простые люди»; они и являлись, часто без дела, – просто сделать «селфи» с Лениным («Не могу уехать домой, не повидавши товарища Ленина. С таким наказом послали меня сюда мои односельчане. Они мне сказали: “Непременно от самого Ленина узнай, что и как надо делать”»). Коллонтай рассказывает о безруком рабочем, который пришел в Смольный с планом, как спасти от голодной смерти текстильщиков-инвалидов: купить особые вязальные машины, вокруг которых он сам взялся бы устроить особые артели; с этим планом он и настиг в коридоре Ленина. Время от времени Ленин выезжал в город – чаще на выступления, чем на деловые встречи. С ноября, когда в жизни образовался какой-никакой ритм, они с НК гуляли вечерами в чахлом садике вокруг Смольного и вдоль Невы; без всякой охраны, никто его в лицо тогда не знал. Поговорить им было о чем: Ленин одновременно проводит выборы в Учредительное собрание, объявляет суверенный дефолт, дарует независимость странам и народам, пытается продать винно-водочные изделия из погребов Зимнего в Швецию, принимает союзных послов, напоминает охранникам о том, чтобы те покормили его кота, реформирует здравоохранение, финансирует экспедицию по обследованию охотничьих промыслов на Камчатке, подписывает декрет о праве граждан изменять свои фамилии и прозвища, играет в «морской бой», помогая расставить миноносцы в Финском заливе и на Неве, общается в коридоре с жалобщиками, рационализаторами и семьюдесятью китайцами, которые приехали в войну как гастарбайтеры, а затем поступили на службу к большевикам охранять Смольный, перепридумывает налоговую и банковскую системы, достает дефицитные товары симпатичным ему посетителям, распоряжается временем и пространством, вводя метрическую систему, подвижку календаря на 13 дней вперед и времени на час назад, – и всё это в условиях постоянно меняющейся политической и экономической конъюнктуры, «идеального шторма»: «голливудская» езда вниз с горы по лесной местности с отказавшими тормозами.