Леон

— Я знаю, — прерывает Леон, останавливаясь за моей спиной. Я опускаюсь на сидение качели и крепко хватаюсь за толстые веревки этого увлекательного и необычного аттракциона. — Ты любишь жизнь, — произносит Лео со стопроцентной уверенностью. — Тебе нравится танцевать, когда ты одна. И каждую ночь, закрывая глаза, ты видишь себя на сцене современных мюзиклов. Классическая балерина, мечтающая о роли свободолюбивой женщины в «Мулен-Руж», — его шепот звучит громко, фактически оглушает меня.

Но дело не в его тоне, а в том, насколько пронзительно Леон чеканит фразы. С тем же успехом, можно точить лезвия о мою голову. Каждым движением и словом словно проникает под кожу. Завораживает, гипнотизирует, дурманит. Как змей, способный струится по жилам души.

Внешность льва, распушившего гриву, даже волосы длинные. Хитрость змея. Адовое сочетание.

— Неплохо, — тяжело сглотнув, выдыхаю я, пытаясь понять, откуда он это знает. Я обожаю пересматривать «Мулен-Руж», устраивая себе чит-мил во время критических дней. Забираюсь с ведром попкорна в кровать и ем без остановки, наблюдая за одной из любимых историй. От мысли о том, что Леон мог каким-то чудесным образом установить камеры в моей комнате, меня бросает в холодный пот. — Что еще?

— Ты включаешь Drunk in Love на полную громкость, берешь в руки расческу и зачитываешь реп часть круче Beyonce, — продолжает морально вскрывать мне вены он. — И танцуешь ты совершенно не балет. Уверен, что ты не такая милая и покорная, какой хочешь казаться родителям. Ты другая, Эмс. Ты куда ближе ко мне, чем думаешь.

Я заливаюсь самым жутким румянцем в своей жизни, мне даже отражение видеть не надо. Господи, если он видел мои концерты, то я готова соскочить с этих качелей в пропасть прямо сейчас. Мне так стыдно.

— То, что говорят о тебе и твоем отце — это правда? — решаюсь спросить у Леона я. Даже мускул не дрогнул на его лице:

— Мы говорим о тебе, — жестко, даже жестоко осаждает меня он.

— Что еще ты обо мне знаешь? — пытаюсь сохранить самообладание, мысленно пропевая фразу из песни Drunk in love: «Я, как животное, в клетку к которому понаставили камеры».

— Тебе нравится читать книгу лежа на ковре. И ты надеваешь очки, когда читаешь, но не для зрения, а по привычке. Каждое утро ты делаешь забавную гимнастику для глаз, но она необходима тебе, потому что ты боишься потерять зрение, — я отчаянно закрываю лицо руками, когда его шепот становится ближе, а дыхание обжигает мой затылок.

— Хватит.

— Ты спишь с ночником и зажигаешь семь свечей, потому что до смерти боишься темноты, когда находишься одна. И да, семь — это твое любимое число. Они пахнут табаком и ванилью, как парфюм твоего отца, который, несмотря на дикую любовь к тебе, не уделяет внимание дочери. В детстве вы были ближе, и ты полюбила этот аромат, потому что чувствовала его любовь, только когда он обнимал тебя.

Нет, это уже слишком. Как ты посмел лезть туда? Как ты можешь знать это, ведь на мои чувства не могут быть направлены камеры.

— Хватит! — уже кричу я, только сейчас осознав, что все это время он слегка раскачивал меня.

Не только мою психику, но еще и на качелях. Цепляюсь крепче за поручни, ощущая, как внизу живота каждый раз схватывает во время падения.

— Идем дальше. У тебя есть особый ритуал. Ты каждый вечер зажигаешь целый алтарь из этих свечей, расчесываешь свои великолепные волосы, абсолютно голая. Ты придирчиво рассматриваешь свое отражение, хотя признаюсь, оно идеально и наносишь крем на обнаженное тело. Ты любишь ходить по своей комнате в костюме Евы и спишь точно также, зажимая между ног вторую подушку. Ох, Ми, не красней, многие так делают. И то, что дальше делаешь… тоже, — его голос повсюду, это уже не шепот, потому что я отлетаю все дальше от Леона на качели и испытываю двойной стресс из-за морального и физического давления.

Но я не чувствую страха. Так странно. Мне даже нравится бесконечное ощущение полета, и даже тьма звездного неба не кажется мне устрашающей, когда Леон рядом. Я боюсь темноты, когда я одна. Потому что в слепой темноте больше никого нет рядом.

В детстве я плохо видела, но все же видела, и врачи совершили чудо во время операции. Я сделала ее вовремя, несмотря на то, что риски были огромны. Засыпая в спальне ночью, когда была ребенком — я ощущала этот мир так, словно его нет. Кромешная тьма, которая приводила меня к паническому страху, настолько сильному, что я была не в силах позвать на помощь.

В тот момент, когда я начинаю ловить нереальную эйфорию от ощущений полета, Леон резко останавливает движение качели.

— Ты трогаешь себя перед сном, чтобы крепче заснуть. Твои губы кричат имя… какое имя, Эмили? — вкрадчивый шепот заставляет меня замереть, только тяжелое дыхание выдает весь спектр эмоций.

— Имени нет, — тихо признаюсь я. — Правда.

Когда я фантазирую, удовлетворяя потребности своего тела, я никогда не делаю это представляя с собой конкретного мужчину. Обычно, это собирательный образ. Так называемый идеал.

— Теперь оно будет.