– Иди, мама. Вечером поговорим, – сказал я и, забрав из ее рук медикаменты, ушел в стационар. Благополучие одиночества закончилось. Скоро пройдет слух: Кожемякин приехал, но почему-то всех избегает. Заелся, видеть никого не хочет…
Вечером в домик матери пришли мужики с Чачиным. Я оказался четвертым. Накрытый стол ждал гостей, а хозяин был выздоровевшим, он сам себя вылечил. Поднявшись в стационар, я сначала обработал глаза каплями. После того как слезы унялись, стеклянной лопаточкой положил мазь под веки. Вскоре, через какой-нибудь час, зуд прекратился. Удачным оказался диагноз, а также и рецепт, выписанный собственноручно. Зачем только в больницу обращался, время терял. Зато встретил там Чачина.
Мы выпили по первой и нехотя закусили, а закусив, налили по второй и по третьей, вспоминая теперь не только учительницу Валентину Ивановну, но и всех остальных обоего пола – кто и где живет, да и жив ли еще, чего в жизни достиг. Мало ли чего кто достиг! Так ли уж это важно! Главное – человеком будь и на чужое не зарься…
– Мужики, хотелось бы попросить об одолжении, – произнес я.
Ребята навострили уши – не денег ли намерен просить полковник. Долги по нынешнему времени – самое последнее дело. Дашь в долг, а потом сам чувствуешь себя должником. Я молчал. Ребята волновались.
– Просьба моя простая: вы меня никогда здесь не видели и вообще с Кожемякиным незнакомы, – произнес я с трудом.
Ребята сверлили меня взглядом с трех сторон.
– Ничего плохого, конечно, не думайте. Пока что всё хорошо. Так надо. Больше ничего не могу вам сказать.
– Военная тайна, что ли?
– Так лучше для всех нас. Я вас всех помню и люблю. Пожалуйста, не думайте, что я совершенно забыл товарищей. Мы еще встретимся и не раз. Будьте так добры, запомните…
Друзья обещали. Никто из них не знает парня по имени Кожемякин.
– Может, помочь чем? – спросил, жмурясь, Колька Михеичев.
– Вот именно, – подтвердил Пашка Федин.
– Не надо! – отказался я решительно. – Сам справлюсь. Я на службе у государства. У него не один я такой. У нас целая система, – прихвастнул я. Пускай думают: нас в здешних местах притаилась целая дивизия.
– Но если надо – поможем, – вновь сказал Колька, улыбаясь. Берданка до сих пор шариками бьет. Помнишь?
– Ничего не надо…
Для них же лучше. Они предупреждены. Им известно всё и ничего. Они не должны болтать лишнего ни с кем, кто бы ни спросил. Несомненно, это лишь подогревает любопытство, поскольку неизвестна причина. Для чего-то вдруг Тольке Кожемякину понадобилось играть в шпионы. Странно. Несколько раз друзья попробовали настроить меня на откровение, но это им не удалось. Я лишь по-рыбьи раскрывал рот и качал головой: не пытайтесь, ребята.
После пятой рюмки я как-то сразу потерял им счет, и разговор перешел на «политику». Вначале ругали «мирового жандарма», затем беззубое наше правительство и, наконец, приступили к местной олигархии. Местное начальство обвиняли во множестве грехов. Друзья говорили о том же, что и ребята в милиции. Это был гротеск: впереди всех на белом коне в серых яблоках сидел Сухофрукт – олигарх № 1, банкир. Вторым медленно выступал Политик. Это был пеший человек, вооруженный мечем и щитом. Далее следовали три второстепенные фигуры, без которых, однако, гротескный орнамент терял причудливость.
Мы продолжали сидеть. При необходимости друзья могли у нас заночевать, чтобы с утра сразу же похмелиться, не отходя, как говорят, от кассы. Всё так и было бы, не залай во дворе собака. Кого-то несло на ночь глядя. Я вышел в сени: на крыльце стоял Иванов.
– Михалыч, надо поговорить, – произнес он тихо. – Без свидетелей…
– Да хоть здесь, – указал я на дверь. – У меня от товарищей тайны нет.
Но оперативник спустился с крыльца, косясь в проем приоткрытых ворот. Гуща сидел за рулем. Иванов позвал меня в глубь двора и остановился.
– Пришла телефонограмма за подписью Тюменцева. Требуют информацию о работниках милиции, не подчиненных управлению, – об отпускниках, командированных и так далее. В случае подозрения, написано, можно применять оружие на поражение. Свихнулся на радостях, что начальником сделался. Хотя, конечно, какая от этого радость… Воз на себе тащить. Поэтому лучше уехать вам от греха…
Я молчал, согласно кивая.
– Вчера сообщили по линии РОВД: Тюменцев назначен временно исполняющим обязанности начальника УВД. С учетом недавних событий лучше действительно уйти. Я вас ни в чем не подозреваю…
– С какой стати, – прикинулся я, пряча глаза.
– Есть информация, что в нашем округе действует чей-то агент. Немец, что ли. Так что под горячую руку можно нажить неприятности.
– Может, зайдешь на минуту?
– Даже ни на секунду. Сижу в кабинете, как сыч в дупле, третьи сутки. Приказано сидеть, пока убийство Сухова не раскроем.
– Значит, действительно спятил…
– Так что я пошел. А на счет агентов я не верю. Кому нужен поселок с судоремонтным заводишкой… Пока!
Иванов вышел. Мотор фыркнул за воротами и вскоре затих.
«Дело пахнет керосином», – размышлял я, возвращаясь в дом.
– Ну, кто там? – спросили ребята.