Летят наши годы

Едва Костя усаживается, как один из двух телефонов на его столе начинает настойчиво трещать - междугородная.

- Ташкент, Ташкент! - так и не успев зажечь сигарету, начинает кричать Костя. - Министерство торговли!.. Да, да, начальник колонии. Мы можем поставить вам аммиачные компрессоры для холодильников. Штук триста, четыреста. Нужны?

Костя веселеет, ловко прикуривает от протянутой спички.

- Хорошо... Очень хорошо!.. От вас нужен кокс и чугун чушковый. Да, да... Давайте телеграмму. Адрес - записывайте...

Переговоры проходят и заканчиваются в обстановке взаимопонимания; я надеюсь, что после этого мы наконец поговорим, но не тут-то было. Костя поднимает трубку внутреннего телефона, вызывает к себе главного инженера и начальника производства. Начинается маленькое совещание, для каких-то консультаций приглашается еще юрист. Впечатление, что присутствую на планерке у директора завода.

Некоторое время прислушиваюсь и, убедившись, что в общей сложности понимаю немногое, пытаюсь мысленно разобраться в своих впечатлениях. Их множество, они разные, пестрые, конечно же, пока очень поверхностные, и я принимаю соломоново решение - ничего пока не решать.

Надо отдать начальнику колонии должное: совещание он проводит быстро, энергично; через пятнадцать минут, глубоко удовлетворенные исходом переговоров с Ташкентом, люди расходятся. Однако с глазу на глаз остаться с Костей не удается: едва закрывается дверь за главным инженером, как в кабинет входит высокий лысый человек в штатском костюме и с картонной папкой под мышкой.

- Жду, Федор Федорович, жду, - говорит ему вместо приветствия Костя и, ободряюще кивнув мне, погружается вместе с главбухом в какие-то расчеты.

Телефоны звонят почти беспрерывно - то один, то другой, то оба вместе. Отвечая одному и слушая другого, Костя ни на минуту не отрывает глаз от каких-то ведомостей, - главбуха, кажется, такая обстановка не смущает.

Потом является молоденький черноглазый капитан начальник охраны колонии.

- У моих солдат завтра собрание. Хочу просить...

- Во сколько?

- Двадцать ноль-ноль.

Костя делает пометку в календаре, коротко кивает:

- Буду.

- Товарищ майор! - не входит, а врывается одутловатый высоченный дядя в длинной светлой шинели без знаков различия. - Второе не получилось!

- Почему?

- Вермишель, оказалось, смешана с макаронами. Получилась клейковина какая-то.

- А вы не знаете, что надо делать? - Впервые за все утро в голосе Кости звучит раздражение. - Составьте акт, делайте вторую закладку. Второе к обеду должно быть.

- Слушаюсь!..

Кабинет наконец пустеет, но в дверь снова стучат, на этот раз неуверенно, деликатно.

- Да, да, - громко говорит Костя. - Войдите.

Невысокий щуплый человек с рыжеватыми, остриженными под машинку волосами вытягивается, его глуховатый голос звучит просительно:

- Гражданин начальник, разрешите обратиться...

У него по-женски покатые плечи, узкий лоб с неопрятно наползающими на него белесыми, начавшими отрастать, косичками, грубый, почти квадратный подбородок. Когда-то я читал о Ламброзо, и хотя во всех словарях и энциклопедиях о его теории говорилось с непременным добавлением "реакционная", сейчас она кажется мне убедительной; мельком взглянув на стоящего перед Костей заключенного с четко выраженными внешними признаками преступника, я определяю - рецидивист. У него хороши только глаза открытые и виноватые, но теперь подобный пустяк меня не собьет!

- Слушаю, Андрпасов, - говорит Костя.

- Гражданин начальник. - Заключенный начинает волноваться, волнение его кажется неестественным, наигранным. - Нехорошо у меня получилось. Очень нехорошо! Виноват...

- Что такое?

- Гражданин начальник! Ни одного нарушения не было. Вы же знаете!

- Говорите короче и понятнее.

- Возвращался со стройки. У самой колонии остановила старушка. Старенькая такая!.. - Голос Андрпасова вздрагивает, он быстро проводит языком по пересохшим губам; я с интересом думаю, зачем он хочет разжалобить начальника нехитро придуманной историей с несуществующей старушкой. - Остановила меня. К сыну приезжала. Передачу взяли, а деньги вернули. А ему, говорит, сыну-то, в декабре освобождаться, ехать далеко. Бельишко теплое, как выйдет, купить надо. "Слабый он, мол, застудится". Ну, и уговорила передать. Лаптину, из третьего отряда. Я его и в глаза не видал!

- И что дальше? - спрашивает Костя; по-моему, как и я, он не верит ни одному слову заключенного.

- Известно, что дальше. - Андриасов удрученно вздыхает. - На вахте, должно быть, заметили, как я эту десятку в карман сунул. Только в проходную, а мне - покажи, что в кармане. И тут же позвонили вашему помощнику.

- Так что ж вы от меня хотите? - Костя спрашивает, явно досадуя, хмурится.

- Простите, гражданин начальник! - горячо просит Андриасов. - Ни одного же нарушения!

- Вы знали, что этого делать нельзя?

- Так точно. Знал.

- Зачем же вы тогда просите?

Я, кстати, тоже не понимаю этого, не понимаю, какое значение имеет для Андриасова, простит ему начальник или нет. Ага, вот, оказывается, в чем дело!

- Гражданин начальник! Меня же на досрочное освобождение представили. А теперь отзовут?