Летят наши годы

Нас, оказывается, давно ждали и ведут прямо к накрытому столу. Вместе со всеми степенно сидит и младшая, Лена. Непоседливыми у ней остаются только брови и лукавые глазенки, чаще всего они стреляют в ту сторону, где на подоконнике лежит большая, перевязанная лентой коробка - мой подарок. Мы переглядываемся со Светланой Яковлевной, она незаметно улыбается, разрешает:

- Ну, открой, посмотри, что там.

- Да, - колеблется Лена, - папа опять съест.

За столом раздается дружный хохот, Валька крякает.

- Это наш директор отличился, - объявляет Светлана Яковлевна, ее голубовато-серые умные глаза смотрят из-под очков в роговой оправе добродушно и весело.

- Валяй, валяй! - Валька безнадежно машет рукой.

- Принес вчера три пачки пломбира, - рассказывает Светлана Яковлевна, говорит - дочкам. Их что-то дома не было, положила в холодильник и забыла. Ночью Ленка побежала по своей надобности. Видит, стоит отец у холодильника и лижет.

- Да неправда же! - возмущается Валентин. - Там только пачка подтаяла. Я ее...

- Правда, папочка, правда! - Ленка от удовольствия хлопает в ладоши. Одни бумажки остались!..

Шутки за столом рождаются сами по себе, и начинает казаться, будто не один уже раз я бывал в этой небольшой квартире, давно всех знаю.

- Что же ты ни разу не написал за эти годы? - упрекаю и спрашиваю я Валентина.

- Нелегкие годы были, - скупо говорит Валентин. - Сам понимаешь...

Что-то созорничав, Ленка прыскает, а когда порядок за столом снова восстановлен, мы, по молчаливому согласию, этой темы больше не касаемся.

О ТОМ,

ЧЕГО МЫ НЕ КАСАЛИСЬ

Ранило лейтенанта Кочина в июле 1943 года под Орлом, а лежать в госпитале довелось ему в маленьком городке на Урале. В промежутке медсанбат, эвакогоспиталь, подвесные носилки в санитарном вагоне, промахнувшем чуть ли не всю страну.

Когда санитары вынесли его из вагона, шел мелкий осенний дождь, Валентин слизнул с губ пресные капли; когда же ему впервые разрешили подняться, за окном была зима.

Легонько прикоснувшись ноющей грудью к подоконнику и сразу перестав слышать, что делалось в палате, он молча разглядывал выставленную за стеклом картину незнакомого города. Городок был одноэтажный, засыпанный чистым снегом. Над домами, распахнувшими непривычные для глаза ставни, висели ровные розоватые дымки; в валенках и пуховом платке прошла, покачивая коромыслом, краснощекая молодайка; легким парком курился на дороге конский навоз. На горизонте какой-то неправдашней, нарисованной поднималась сахарно-белая гора, и только на самой маковке ее зеленела горстка сосен...

С этого дня и началось выздоровление лейтенанта Кочина. Однажды, когда он, лежа, читал, в палату вошла девушка в белом халате, рукава халата были у нее закатаны почти до локтей. Санитарок, сестер и врачей Валентин знал уже поименно, эту видел впервые.

- Кто Кочин? - негромко спросила она, внимательно, словно запоминая, оглядев лежащих добрыми голубыми глазами.

- Лаборантка, - вслух, будто девушка уже вышла, доложил черноволосый старший сержант. Несмотря на тяжелое ранение, сержант этот проявлял повышенный интерес ко всему женскому персоналу госпиталя.

Держась за спинку кровати, Валентин начал подниматься.

- Лежите, лежите, - остановила девушка. - Мне только кровь на анализ взять.

Присев рядом, она принялась расставлять на тумбочке какие-то пузырьки; обычно словоохотливый, лейтенант вдруг оробел и украдкой следил за ней.

Вблизи глаза у нее оказались серыми, но тут же, когда она повернулась к окну, рассматривая на свет тонкую узкую пробирку, снова заголубели. "Чудно! - удивился про себя Валентин. - От неба, что ли?.." Темно-каштановые волосы девушки как бы подчеркивали белизну ее халата. Таких ослепительно чистых халатов лейтенант в госпитале ни у кого не видел, это точно. Да и во всем облике девушки было что-то от этой чистоты, от пахучего холодка первого нетронутого снега. Белая нежная шея с едва заметно пульсировавшей жилкой, маленькие уши, то открываемые, то снова закрываемые короткими волосами.

Последнее, что лейтенант успел рассмотреть, были губы - чуть припухшие и такие свежие. "Нецелованные", - подумал Валентин, и его даже в жар кинуло.

Лаборантка случайно перехватила смущенный, растерянный взгляд лейтенанта, поспешно одернула на груди халат; краснея и хмуря рыжеватые брови-разлетайки, она протерла Валентину спиртом средний палец правой руки; блестящая, похожая на автоматический карандаш, палочка, щелкнула, в палец кольнуло - ощущение было такое, словно коротко ударило током. Валентин невольно поморщился.

- Ну, ну, - одними глазами улыбнулась лаборантка. - Не больно.

Длинными ласковыми пальцами с коротко остриженными ногтями она на секунду дотронулась до его руки, прижала к ранке пропитанную йодом ватку.

- Спасибо, - все еще не оправившись от смущения, хрипловато поблагодарил Валентин.

- Пожалуйста, - снова скупо улыбнулась девушка.

Собрав свои пробирки и пузырьки, она кивнула всем обитателям палаты и, не оглядываясь, вышла.

- - Хороша, - немедленно отреагировал старший сержант. - Вот от кого добиться!