Летнее предложение

Во рту у меня пересохло, шея болела, но я боялся пошевелиться – мне не хотелось будить Джорджию. Я и сам чувствовал себя усталым. Очень, очень усталым… Должно быть, я снова ненадолго заснул, потому что, когда я проснулся, Джорджия больше не храпела. Она все так же лежала, положив голову на мою согнутую руку, и смотрела на меня. Наши взгляды встретились, и я увидел, как ее глаза расширились от удивления.

– Господи! Макс! – Она рывком села. – Ты пришел в себя?

Говорить мне было трудно, но я все же сумел выдавить пересохшим ртом:

– Ты… храпела…

– Ты что, шутишь? Ты несколько недель пролежал в коме, и первое, что ты сказал, когда проснулся, – это то, что я храпела?

Я улыбнулся.

– И пустила слюнку на мою пижаму.

Ее реакция застала меня врасплох. Вместо того чтобы улыбнуться, Джорджия зажала рот ладонью и заплакала.

– Боже мой, Макс! Я боялась, что мы тебя потеряем. Я тебя потеряю!

– Ш-ш-ш! Не надо плакать. Иди ко мне!

– Я позову медсестру. Или врача. Или обоих.

– Через минуту. А сейчас просто ляг рядом со мной.

Не переставая плакать и качать головой, Джорджия пробормотала:

– О господи, Макс! Ты действительно очнулся. Ты живой! Я боюсь ложиться рядом с тобой, потому что мне кажется, что я сплю и что, когда я проснусь, ничего этого не будет!

– Хватит анализировать, Джорджия. Просто ложись…

– Как ты себя чувствуешь? У тебя что-нибудь болит?

– Я чувствую себя так, словно на мне целый период отрабатывали силовые приемы. Но мне это не впервой.

Она снова легла, опустив голову на мою руку.

– Я очень на тебя сердита, Макс. Ты должен был мне сказать…

– Прости, милая. Я хотел как лучше… но я постараюсь компенсировать тебе ущерб.

– Да уж, постарайся. Думаю, лет сорок-пятьдесят у тебя есть.

Я улыбнулся.

– Для кого-то наказание, а для меня – рай.

– Ты хоть знаешь, сколько ты провалялся в отключке?

Я отрицательно покачал головой, но потом вспомнил странную цифру.

– Девяносто шесть дней?

– Девяносто?.. Нет, ты был в коме восемнадцать дней. А почему ты решил, что их было девяносто шесть?

Я пожал плечами.

– Мне кажется, что, пока я был без сознания, кто-то называл эту цифру при мне.

Джорджия озадаченно нахмурилась, но почти сразу ее лицо просветлело.

– Должно быть, ты слышал, как мы разговаривали вот об этом!

И она махнула рукой в направлении окна. Я повернул голову в ту сторону, прищурился… Весь подоконник был уставлен ярко раскрашенными игрушечными фигурками.

– Что это?

– Это девяносто шесть оригинальных фигурок героев «Звездных войн». Вон там, впереди, – Йода. Ты дал его мне в тот день, когда мы познакомились. Остальные фигурки прислали тебе твои товарищи по команде, друзья, болельщики. И даже кое-кто из врачей… – Джорджия покачала головой. – Не могу поверить, что ты слышал этот разговор, и не только слышал, но и запомнил. Что еще ты помнишь?

Я коротко пересказал ей подробности, которые всплыли в памяти.

– Это удивительно, Макс! И… я до сих пор не могу поверить, что ты пришел в себя! Знаешь, мне ужасно приятно лежать вот так с тобой, но я думаю, мне все-таки надо позвать врача, чтобы он тебя осмотрел и подтвердил, что с тобой все в порядке. А еще мне нужно позвонить твоей маме. Она очень за тебя переживала. Очень-очень. Мы все переживали.

Я кивнул.

– Хорошо. Но сначала… Наклонись ко мне, хорошо? Ближе, ближе…

Джорджия чуть приподнялась на локте и наклонила голову, так что мы оказались лицом к лицу. Мои руки весили, казалось, по триста фунтов каждая, но я все-таки сумел коснуться ладонью ее щеки. Глаза Джорджии блестели от счастья.

– Я тоже тебя люблю, – сказал я.

Она прижала руку к груди.

– Значит, ты слышал, как я тебе это говорила?

– Конечно. Твои слова дали мне силы бороться.

* * *

Через восемь дней меня выписали. Прошла еще неделя, прежде чем мне удалось уговорить моих родных вернуться по домам. Мне было очень неловко, что из-за меня они оказались на целый месяц оторваны от своих домов и привычных дел. Кроме того, мне не терпелось остаться с Джорджией наедине.

Ходил я пока с трудом. До полного выздоровления было еще далеко, поэтому я лежал на диване, пока Джорджия выпроваживала последнего гостя. Наконец в доме воцарилась тишина. Джорджия вернулась в спальню и подошла ко мне.

– Ты тоже это слышишь? – спросил я.

Она машинально обернулась через плечо.

– Нет. А что я должна слышать?

Я поймал ее за руку.

– Стоны. Я слышу, как ты стонешь.

Джорджия хихикнула.

– Я не стонала.

– Значит, это предчувствие… – Я нащупал пуговицу на ее джинсах. – И вообще, какого черта на тебе столько одежды? В конце концов, мы в Калифорнии, а не на Северном полюсе.

– М-м-м… я думаю, дело просто в том, что последний из твоих многочисленных братьев вышел из дома всего пару минут назад.

Я расстегнул пуговицу и взялся за язычок молнии.

– Надеюсь, ты заперла входную дверь?

– Конечно. Ведь мы в Калифорнии, а не на Северном полюсе… Эй, ты что задумал? Врач сказал, тебе нельзя напрягаться еще по крайней мере пять-шесть недель!

– Во-первых, он сказал не шесть недель, а всего полтора месяца, а во-вторых, он имел в виду – полтора месяца после операции. А после операции прошло уже больше месяца.