Лето горячих дел

– М-да… – задумчиво произнес Фомин. – Всё они правильно рассчитали. Сами бы убежали и где-нибудь укрылись, а потом, после взрыва, ищи их, свищи. А грузом за это время контролеры не успели бы заняться.

Подошел Комов и воззрился сначала на труп, а потом на Фомина.

– Твоя работа?

– Моя, – признался Фомин, опустив глаза долу.

– Расслабился ты в последнее время, – спокойным голосом проговорил Комов. – Надо тебя на серьезные соревнования послать по рукопашному бою. Чтобы взбодрить. Все, сворачиваемся. Тут милиционеры подъехали. Они без нас разберутся.

В тот же день Комов собрал свое подразделение, и начался разбор полетов. Больше всего досталось Фомину. Он не оправдывался и молчал, полностью признавая свою вину.

– Надо допросить водителя, – предложил один из сотрудников. – Может быть, он что-нибудь полезное скажет.

– Это вряд ли, – отмахнулся Комов. – Пешка, нанятая для одной поездки. А второй, может быть, что-нибудь и сказал бы, но клиент еси на небеси. – Он выразительно взглянул на Фомина. Тот неожиданно встрепенулся.

– Мы про крота забыли – там ведь где-то крот угнездился; вернее, судя по записи, кротиха. Она точно Табака нам выдаст, ее только надо установить.

– Логично, – согласился Комов. – Согласую с Волошиным, и займемся. Навскидку, сведениями о времени поступления грузов могут владеть начальники, работники отдела снабжения и складские. Установим работающих там женщин и каждому выдадим по экземпляру вероятного крота. Не марьяжничать, работать жестко, брать сразу за жабры, типа «Что же ты, сучка, Родину продаешь».

А дальше по обычной схеме.

Геля

Ангелина Шнайдер, для своих Геля, не понимала, почему, несмотря на победные реляции, Красная армия потерпела поражение на Белостокском выступе. И кто в этом виноват, она тоже не понимала, потому что после окружения ее части, где она работала переводчиком, сведения можно было почерпнуть, разве что выслушивая противоречивые мнения сослуживцев. А потом ей вообще стало не до этого. После сдачи в плен. Лично она в плен не сдавалась – сдал воинскую часть кто-то из командиров с объяснением «иначе перебьют». Не все с этим согласились: многие целыми взводами и ротами уходили в леса или шли на прорыв к своим. Но не все, далеко не все.

А Гелю вместе со всеми штабными пленили. Женщина двадцати пяти лет, весьма соблазнительной наружности, она сразу же привлекла внимание немецких солдат с нагрудными орлами на кителях. Трое из них во главе с ефрейтором затащили ее в ближайший сарай, разложили на куче ящиков и, сорвав с нее форму и нижнее белье, намеревались предаться любовным забавам. Участь ее была бы плачевна, но вмешался его величество случай: в сарай заглянул некий гауптман и разогнал насильников.

– Was für ein süßes Mädchen [9], – сказал он, плотоядно разглядывая голую женщину.

– Спасибо, что выручили, герр гауптман – сказала Геля по-немецки, пытаясь прикрыть интимные места.

– О, Mädchen понимает немецкий. Благодарить следует не словами, а делами. Ты только не сопротивляйся.

Офицер осклабился до ушей, подошел к ней и начал ласкать оголенные груди. Обделенный на войне женской лаской, он просто сгорал от желания.

– Уж лучше со мной, чем с этими бауэрами. Я с тобой ничего плохого не сделаю, только…

Гауптман быстро сдернул брюки и, не снимая сапог, навалился на нее и ритмично задергал задом. Геля закрыла глаза и расслабилась, не оказывая сопротивления. А что ей еще оставалось?!

Немец закончил начатое, подождал, пока Геля оденется, и самолично отвел ее к остальным пленным, укоризненно посмотрев на группу незадачливых насильников. Геля осознала, что знание немецкого ей может еще пригодиться, очень пригодиться.

А потом ее поместили в еврейское гетто, посчитали за еврейку, хотя отец ее был из немцев Поволжья. В распределительном пункте Геля заговорила по-немецки, но утомленный фельдфебель посчитал, что женщина говорит на идише, смачно выругался и отправил ее по назначению. Она ведь назвалась Гелей, а не Ангелиной, а имя Геля носили в том числе еврейские женщины.

Потянулись суровые и однообразные будни в кирпичном бараке с маленькими зарешеченными окнами и уставленном двухэтажными нарами из неотесанных досок. Их кормили, выносили парашу, порой куда-то забирали нескольких женщин, но они не возвращались обратно. Прошел месяц, прошел второй. Приближалась осень, и в бараке становилось холодно по ночам. Им выдали байковые одеяла и принесли две печки-буржуйки.

Геля близко сошлась со своей соседкой по нарам, Галей Шифриной из Гродно. Они рассказывали друг другу про свою жизнь, делились сплетнями и мечтали о лучшем будущем, которого не предвиделось. Галю вскоре увели, и она назад не вернулась. Но у Гели имелись особые мечты, которыми она не делилась со своей подругой. Она ведь наполовину немка, по сути фольксдойче, а вовсе не еврейка, и этим нужно было непременно воспользоваться – представился бы случай. И случай представился.