Лето, когда ты была невестой

А после невеста должна была проглотить одно из зёрен и запить его глотком вина. Сольгерд держала во рту и то, и другое, пока (спасибо нянюшке) не предоставилась возможность незаметно выплюнуть всё в платок. Мысль об общих с Рейславом детях внушала ей ужас едва ли не больший, чем предстоящая ночь.

Когда день перевалил за середину, цесаревну посадили на белую кобылицу и повели по усыпанной папоротниковым листом дороге вверх, к вершине холма, где в каменном круге её ждали жрец и Рейслав. Она была похожа на летнюю бабочку, пригревшуюся в последнем тёплом луче на подоконнике, которую можно брать в руки, и она даже не попытается улететь, потому что чувствует: её время уже давно закончилось.

Сольгерд не поднимала глаз, не смотрела ни на торжествующего Рейслава, ни на строгого жреца. Все остатки её сил уходили на то, чтобы заплетающимся, непослушным языком повторить слова клятвы и сдержать слёзы.

На закате, под сгущающимися грозовыми тучами, жених посадил невесту перед собой в седло и медленно двинулся к Дому Душ. Впереди и позади них на почтительном расстоянии следовал десяток стражников, призванных охранять венценосную чету.

— Умница, — прошептал Рейслав на ухо Сольгерд, и по её шее пробежали омерзительные мурашки, — рано или поздно, ты должна была понять, что радовать меня гораздо выгоднее, чем огорчать. Хорошо, что это случилось скорее рано, чем поздно.

В Доме Душ было четыре комнаты: первобрачная — для первой брачной ночи; усыпальная — в ней умирали дожившие до глубокой старости члены венценосной семьи; родильная и комната скорби.

Рейслав внёс её в первую и поставил перед огромной кроватью с балдахином, убранной расшитыми ритуальными символами покрывалами. Закрыл массивную дверь без запора — дом был в кольце вооружённых стражников, поэтому тем, кто находился внутри, ничего не угрожало. В комнате не было окон, и освещалась она только пылающим в камине пламенем. В этих каменных стенах всегда было холодно, даже в такой тёплый вечер, как этот.

Сольгерд стояла, опустив голову и уронив руки. Всё её существо, запертое в шёлке и кружеве свадебных уборов, кричало и рвалось, оставляя изнутри глубокие следы от когтей, будто пыталось процарапать выход из этого тела, обречённого провести ночь с Рейславом, а снаружи было так тихо! Уютно гудел огонь, потрескивали дрова. Перед её взглядом на ковре, скрывшем шорох шагов, появились нарядные сапоги нового цесаря. Он стоял так близко, что девушка задержала выдох, боясь коснуться его своим дыханием.

— Ты так же прекрасна, как и твоя мать, — тихо произнёс Рейслав, едва касаясь её локонов, струившихся по плечам. — И так же, как она, меня не любишь. — В его грустном голосе прозвучали доселе незнакомые ей бархатные нотки, Сольгерд неуверенно подняла глаза и впервые за долгое время увидела во взгляде Рейслава что-то человеческое, больное, глубоко несчастное. В её душе вспыхнула надежда: может быть, ему достаточно будет престола? Но спустя миг глаза цесаря вновь приобрели знакомое алчное выражение, а по губам скользнула хищная улыбка.

— Но ты принадлежишь мне! — почти прошипел он, до боли сжимая её локти. Он рывком снял с себя расшитый камзол, перевязь с мечом и распустил ворот рубахи. Сжавшаяся в комок Сольгерд непроизвольно попятилась, но упёрлась в край ложа. Рейслав неспеша, расслабленной походкой победителя, подошёл к ней вплотную, провёл пальцами по её щеке, усмехнулся. В отблесках пылавшего за его спиной камина он напоминал подземного бога, поднявшегося в мир живых за новой жертвой.

— Не бойся, милая, — шёлково произнёс он, — тебе понравится! — его руки умелым движением распустили шнуровку верхнего платья, и оно последним щитом рухнуло между ним и цесаревной. Он подхватил её и бросил на кровать — не грубо, но так, как бросают снятый плащ, вернувшись домой, и цесаревна увязла в мягкой перине, не в силах пошевелиться. Цесарь скинул сапоги и рубашку, а когда принялся расстёгивать ремень, Сольгерд зажмурилась, мечтая, чтобы эта жуткая перина засосала её целиком, схлопнулась над лицом, словно болотная жижа, лишь бы не видеть Рейслава, не чувствовать его прикосновений! Повисла душная, давящая тишина.

— Наденьте штаны, ваше величество, — с холодной иронией произнёс низкий, чуть хриплый голос, — убивать голозадого цесаря совесть не позволит даже мне.

Сольгерд распахнула глаза, не веря своим ушам. В изножии кровати, озарямый огненными сполохами, в полуспущенных штанах стоял Рейслав, а у дверей по правую руку от него — Брегир с окровавленным мечом. Она выкрикнула его имя, но из горла вырвался только едва слышный сип.

— Пшёл вон! — раздражённо отмахнулся от него Рейслав, даже не повернув головы, и тут же получил увесистый звонкий шлепок плоской стороной меча пониже спины, так что ткнулся коленями в край кровати.

— Стража! — взбешённо крикнул он, — уберите это отсюда!

Но на его гневный вопль впервые в жизни никто не откликнулся.

— Стража? — уже тише повторил новоявленный цесарь, медленно поворачиваясь к Брегиру — то, что с его меча капает кровь, он заметил только сейчас.