Лето придёт во сне. Запад

Дважды никого просить не пришлось: не остановила даже мысль о повторных карабканьях по балюстраде эскалатора. Как выяснилось, все, исследуя свой этаж, успели заприметить то самое сухое местечко, о котором сказал дед Венедикт. У меня и у Дэна таковым оказался, конечно же, фудкорт, где, помимо стульев и столов, вдоль стен тянулись узкие диванчики. В один из таких диванчиков я несколько раз выстрелила из арбалета. Мягкую обивку стрелы пронзали насквозь, входили легко и глубоко – но так же легко они входили и в гипсокартон, и в дерево, и в пластик. А уцелевшие витрины разносили в мелкое стеклянное крошево. Моя Пчёлка, как всегда, оказалась на высоте, а я не утратила навыков меткой стрельбы, хоть и пришлось приноравливаться к новому оружию, к его весу, к тугому ходу тетивы и непривычному плечевому упору.

За окнами серая хмарь пасмурного дня уже переходила в вечерние сумерки, и заброшенный торговый центр начал наполняться тенями. Мы с Дэном добрались до четвёртого этажа, прежде чем темнота окутала фудкорт, и благодаря этому сумели выбрать диванчик, сохранившийся лучше остальных. Он был очень узким, но и нас не отличало плотное телосложение, а возможность греться друг о друга во сне только радовала, поэтому мы поспешили улечься, пока просохшая одежда ещё хранила остатки тепло костра. Я уткнулась лицом в грудь любимому и почти сразу начала засыпать, уплывать от действительности в такую же серую хмарь, как та, что царила снаружи, но Дэн не позволил мне этого. Легонько коснулся губами виска.

– Дайка, не спи, подожди. Я хочу поговорить.

– О чём? – пробормотала я, не открывая глаз, перед которыми уже начали мелькать, складываясь в обрывки сновидений, неясные образы.

– Обо всём. Тебе разве не интересно, что будет дальше? Куда мы продолжаем идти и зачем, если Михаила Юрьевича… да наверное уже и остальных, арестовали?

Моя сонливость разом исчезла: её прогнал острый укол жалости. Оказывается, пока я радовалась встрече с дедом Венедиктом, удивлялась пустому Благовещенску, с любопытством исследовала бывший торговый комплекс и пристреливала свою новую Пчёлку, Дэн не переставал оплакивать рухнувший костяк сопротивления и своих оставшихся в Москве товарищей. Неудивительно, что ему хотелось выговориться, а я снова оказалась слишком эгоистична, чтобы суметь понять это до того, как он был вынужден просить.

– Денис, – гадая, что тут можно сказать, и оттягивая время, я поцеловала его в губы, – Денис, но мы ведь по-прежнему точно не знаем, что там случилось, может…

– Дульсинея Тарасовна здесь, – мягко перебил он меня. – И это не только потому, что ей нужно было перехватить нас, но и потому, что даже в Красноярске стало опасно. Михаила Юрьевича наверняка уже заставили рассказать всё, что ему известно.

– Но ведь, – я вспомнила слова, которые Дэн говорил мне на крыше дома, в ночном Черешнино, – Даже Михаил Юрьевич знал не всё, значит, он и не сможет этого выдать, если его будут… заставлять.

– Боюсь, его знаний хватит, чтобы положить начало концу. Сейчас самое неподходящее время, мы были наиболее уязвимы… где же вышла промашка?

– Как где? – удивилась я. – Разве ты не думаешь, что это Бурхаев? Он видел Михаила Юрьевича, разговаривал с ним, а потом, когда сбежал, узнал, кто это, и…

– Возможно, – Дэн снова не дал мне договорить. – Но Ян уверен, что виноват не его отец, а у нас есть все причины верить Яну.

– Ян может ошибаться.

На это Дэн не нашёл, что возразить, и снова повисла тишина. Снаружи не доносилось ни звука, брошенный людьми город безмолвствовал, и я невольно представила себе тёмные улицы, пустые коробки домов, ржавеющие останки автомобилей и начинающий подниматься над всем этим серый туман – испарения недавно прошедшего ливня. Наверное, отдельные клочья тумана в сумерках очень легко принять за плывущие по улицам призрачные фигуры когда-то живших здесь горожан.

– Тебе холодно? – спросил Дэн, обнимая меня ещё крепче. – Ты вздрагиваешь.

– Не холодно… Дэн, ведь Русь выиграла войну. Почему тогда у нас всё так плохо?

Он грустно вздохнул.

– Русь не выиграла войну. Выиграли только те, кому эта война была выгодна. Любая война всегда кому-то выгодна, ради выгоды они и затеваются.

– А революция? – помолчав, спросила я. – Тоже кому-то должна быть выгодна? То, за что боремся мы?

Дэн выдержал паузу, но всё-таки нехотя ответил:

– Конечно. Я не знаю, кому именно там, наверху, нужна наша борьба и для чего, но пока мы преследуем общую цель, это и не важно.

– А если это какие-нибудь подонки? Вроде Бурхаева или Ховрина? Если им просто нужна власть, чтобы переделать всё по-своему?

По голосу Дэна чувствовалось, что ему очень не хочется говорить на такую тему, но со мной он остался честен, и я это оценила.

– Может быть… чёрт, да скорее всего это какие-нибудь подонки! Хорошие люди редко забираются наверх, тем более при нынешних обстоятельствах. Но сейчас они нужны нам. Всегда приходится идти на компромисс.