Лето с Гомером

Я и сам меж людьми не всегда бесприютноЖил; и богатоустроенным домом владел, и доступенВсякому страннику был, и охотно давал неимущим;Много имел я невольников, много всего, чем роскошноЛюди живут и за что величает их свет богачами.

Все уничтожил Кронион — была, без сомненья, святаяВоля его.(«Одиссея», XVII, 419–425)

Менелай признаётся Телемаку, когда юный сын Одиссея приходит просить у него совета:

О! горестно было мне зреть истребленьеДома, столь светлого прежде, столь славного многим богатством!

Рад бы остаться я с третью того, чем владею, лишь только бБыли те мужи на свете, которые в Трое пространнойКончили жизнь, далеко от Аргоса, питателя коней.(«Одиссея», IV, 95–99)

Но самое душераздирающее экзистенциальное раскаяние мы услышим от Ахиллеса. Одиссей встречает его в аду и, думая, что льстит ему, заверяет, что он оставил о себе добрую память.

Парящий призрак Ахиллеса отвечает ему, что тот глубоко ошибается:

О Одиссей, утешения в смерти мне дать не надейся;Лучше б хотел я живой, как поденщик, работая в поле,Службой у бедного пахаря хлеб добывать свой насущный,Нежели здесь над бездушными мертвыми царствовать, мертвый.(«Одиссея», XI, 488–491)

Герои, буржуа, ангелы, демоны, те, кто находится в тени, и те, кто на полном свету — будьте бдительны! — предупреждает Гомер. Не стремитесь слишком преуспеть в своей смерти. Вы рискуете испортить то, что ей предшествовало и что не стоит недооценивать, — жизнь!

Смелый, красивый, гармоничный, сильный, славный, готовый отречься от кофейной жизни, как Стендаль называл легкое существование, — таков греческий герой. Может быть, поднявшись слишком высоко, однажды он пожалеет о том, что не сумел оценить свое последнее весеннее утро. Герой — человек безупречный. Возможно, однажды ему придется омыть свои славные латы слезами.

Боги и люди

Гомер не ограничивается портретами воинов Троянской войны. Между строк вырисовывается еще и фигура греческого человека. Человек античности — это модель, которая нас волнует до сих пор. Две тысячи пятьсот лет назад на берегах Эгейского моря небольшая группа утомленных солнцем и измотанных бурями моряков и крестьян, пытающихся вырвать у голых камней хоть немного жизни, дала человечеству ни с чем не сравнимое мировоззрение, стиль жизни и образец поведения.

Греческое существование управлялось двумя нравственными императивами: гостеприимством и благочестием. В обеих поэмах мы видим приношения богам и сцены пиров, на которых гость — Одиссей у феаков или царь Приам, пришедший в стан своего смертельного врага, — принимается со всеми почестями. В земном мире, являющемся отражением космического мироустройства, прием гостя — это почтение к богам. Иными словами, пир — мирской вариант жертвоприношения. Не воздать почестей богам перед принятием важного решения считалось нарушением космического порядка. Не принять стучащего в дверь дома бродягу значило не уважать себя. Но у Гомера во всем соблюдается мера: нельзя хвалиться добродетелью гостеприимства, если вы не можете принять гостя как полагается. Проявление добродетели в античности никогда не ограничивается некими абстрактными намерениями. Ничто не может подтверждаться исключительно словами. Если гостя принимают — будь то беженец или жертва кораблекрушения — значит ему есть что предложить. Щедрость у Гомера не сводится к заявлению о намерениях. Если кто-то заявляет о гостеприимстве, значит он обладает средствами для его обеспечения.

Принять судьбу

Человек Гомера принимает свою судьбу — это главное его качество. Согласно Аристотелю, каждое животное на Земле вносит свою лепту в красоту и природу этого мира. Точно так же человек, будь он на поле битвы, в своем саду или во дворце, находится там, чтобы прожить отведенное ему время. Существует порядок вещей, и существует человеческий вклад в него. Что мы можем в нем изменить? Прекрасная Навсикая, обладающая мудростью нежного возраста, даст Одиссею такой урок: