Лето с Гомером

На следующий же день после начала операции «Барбаросса» Сталин заказал одному поэту песню, которая могла бы поднять дух советских солдат. В строках этой тут же подхваченной всеми песни слышится совершенно гомеровская персонификация борьбы с врагом:

Пусть ярость благороднаяВскипает, как волна, —Идет война народная,Священная война!

Гомер был первым художником, который прекрасно знал, что мысль может воплощаться. И доказывал в своих песнях, что неосознанные стремления способны материализовываться. События порождаются страстями, а не наоборот. И тогда эти события превращаются в бесконтрольный разгул сил. Вслед за нашим слепым поэтом многие писатели и мыслители примкнули к этой идее о самости войны. В поразительном тексте «Борьба как внутреннее переживание», который горячо встретили французские сюрреалисты 1920-х годов, Эрнст Юнгер[63] описал эриний, этих кровожадных тварей, богинь мщения, которые просыпаются и становятся неконтролируемыми: «Война — это не только наш отец, но и наше дитя; мы породили ее, а она — нас». В «Илиаде» люди заняты войной. А потом война воплощается, начинает жить своей жизнью и играть с человеком.

Именно поэтому не имеет особого смысла задаваться вопросом о причинах Троянской войны. Хотя в университетах по-прежнему спорят об этом. Хотел ли это Зевс наказать людей? Или причиной войны следует считать Фетиду? Или нужно винить Ахиллеса? Действительно ли все разгорелось из-за Прекрасной Елены, или она была всего лишь предлогом для написания поэмы? Следует ли нам понимать эту поэму как аллегорию стратегического продвижения Азии в Европу? Или это обычная война за власть между Приамом и Агамемноном? Или иллюстрация извечного конфликта оседлых народов против кочевников? В давней традиции толкования поэмы существует даже теория, утверждающая, что Зевс хотел подольститься к Гее, освободив Землю от нескольких тысяч надоедливых людей. Все эти предположения весьма занятны и уже долгое время питают наши умы. Только все это ни к чему.

Не будем забывать об образе Колосса, шагающего по равнине, на которой умирают люди.

Война — спутница человека. Она, как вечная тень, как бдительный пес, бродит по нашей планете.

Когда она жаждет крови, ничего не может ее остановить. Человек всегда готов утолить ее жажду. Одним словом, Троянская война началась, потому что ее нельзя было предотвратить. И она разгорелась точно так же, как позднее разгорится еще множество других троянских войн.

В начале поэмы Афина ходит среди деморализованных греческих воинов. Она хочет снова разжечь их пыл. И Гомер отмечает следующее:

С оным, бурно носяся, богиня народ обтекала,В бой возбуждая мужей, и у каждого твердость и силуВ сердце воздвигла, без устали вновь воевать и сражаться.Всем во мгновенье война им кровавая сладостней стала,Чем на судах возвращенье в любезную землю родную.

(«Илиада», II, 450–454)

Гомер — поэт совершенно ясного видения жизни. Он расширяет ту крохотную замочную скважину, через которую нам никогда не следовало бы смотреть, чтобы не потерять веру в самих себя.

Рок-опера

Гомер (опережая тем самым Сунь Цзы[64]) всегда описывает искусство войны с технической точки зрения. Двойное искусство войны, все же добавим мы. Искусство чистой силы и в то же время

искусство ухищрений.

Или, иначе говоря, первое можно проиллюстрировать мощным наступлением Паттона[65] в Арденнах в 1944 году, а второе — разжигающими политические интриги дьявольскими стратегиями Талейрана[66]!

Ахиллес воплощает собой грубую силу. Тогда как Гектор и Одиссей объединяют в себе силу, хитрость и рассудок.

Гомер описывает всю амплитуду войны. Со страниц его поэм доносятся шум сражений, крики богов, раскаты маневров. «Илиада» — это рок-опера!

Гомер похож на режиссера, снимающего масштабную эпопею, который, сидя в своем кресле и расставив по съемочной площадке актеров и статистов, внезапно кричит «мотор!». Но даже вся эта голливудская армада никогда не сможет тягаться с вечными гомеровскими стихами.

Иногда на экране возникает общая панорама. Гомер поднимается над полем битвы. Армии сталкиваются друг с другом, камера взлетает еще выше и показывает нам все передвижения с высоты Олимпа.

Боги, как главные стратеги, занимают позицию на высоте. Ив Лакост[67] в своей книге «Политические пейзажи» так комментирует географию этих воинственных богов: «Место, с которого можно лучше всего наблюдать определенный пейзаж, откуда он красивее всего смотрится, это почти всегда то же место, которое представляет наибольший интерес с точки зрения военной тактики».