Лето с Гомером

Только вчера; устремил их на брань всемогущий Кронион.Шли на сраженье трояне, как ветров неистовых буря,Если под громом Кронидовым грозная степью несетсяИ, с ужаснейшим воем обрушась на понт, воздымаетГоры клокочущих волн по немолчношумящей пучине,

Грозно нависнувших, пенных, одни, а за ними другие, —Так илионцы, сомкнувшись, одни, а за ними другие,Медью блеща и гремя, за своими вождями летели.(«Илиада», XIII, 794–801)

Моя мать напевала мне в детстве одну советскую песню периода «гонки вооружений» — «Хотят ли русские войны».

Боги — не русские. Они любят войну. Они хотят ее. Они толкают людей к ней. Они разделяют, чтобы властвовать.

Как говорится, нет худа без добра.

Великие боги, — вчера это были боги Олимпа, сегодня это политики, — процветают на наших руинах. Руины — это их чернозем. Здесь уместно напомнить о том, что некоторые нефтяные олигархи с успехом извлекают свою частную выгоду из коллективного беспорядка.

Итак, боги инициируют войну. Никто уже не может остановить ее. Это животворящая сила.

Люди! Человеки! Не стоит высвобождать дремлющую в нас жестокость.

Мы тем самым пробуждаем в себе такое исступление, которое уже невозможно остановить. Война превращается в некое автономно живущее чудовище.

Здесь можно было бы переиначить одно высказывание Симоны Вейль. «Илиада» — это, конечно, поэма силы, но она же и поэма слабости.

Потому что бушующие в «Илиаде» силы, звон мечей и натиск противников выдают человеческую слабость перед толкающими их на войну богами, малодушие человека, не способного избежать войны, не способного сосредоточиться на мирной жизни и обреченного на невзгоды. Как не согласиться с Гераклитом, писавшим, что «война — отец всего». Или с Бальзаком, который в «Трактате о современных возбуждающих средствах» цитирует одного хорошо известного императора: «Война — состояние естественное».

Единственной возможностью человека выйти сухим из воды является героизм. Война — это всего лишь общая панорама, на фоне которой проявляется индивидуальность.

Эти индивидуумы шагают по полю битвы и пытаются зацепиться за эту возможность проявить себя. Единоборства, аристея (под этим греческим словом следует понимать личный каталог доблестных подвигов), увещевания, торжественные речи, жесты отчаяния, дикий напор — все это высоты индивидуальной доблести, которые Гомер непременно нам показывает.

Аристократическая античная мысль во всем ищет возможность для проявления добродетели и уж тем более — в битве. «Наивысший почет в Древней Греции — одержать победу благодаря своим качествам, уму, отваге, красоте и достоинству», — пишет в романе «На скалах Спеце» Мишель Деон[59].

Неизбежность сражения

У людей нет другого выхода из сложившейся ситуации — нужно сражаться. «Илиада» похожа на поэму предопределения. По Гомеру, встреча человеческих сообществ всегда приводит к конфликту. Это их удел, их рок. И старый поэт прав. История предоставляет нам массу доказательств: враждебность всегда была самым банальным способом отношений между людьми. Мирная жизнь — это всего лишь интерлюдия между двумя войнами.

«То, что большинство людей называет миром, есть только имя», — говорит в своих «Законах» Платон.

Жить — значит убивать, — вторят ему песни Гомера.

Это банальное представление о жестокости предвосхищает теорию эволюции Дарвина как средства достижения своих целей. Достичь славы, богатства, известности, найти себе жену, обрести родину, отомстить за себя, восстановить попранную честь — все это толкает ахейцев к войне. Человек, будучи всего лишь плохо прирученным зверем, только этим и занят, и даже сегодня, две тысячи пятьсот лет спустя, стремится к одному — к битве.

По сравнению с «Илиадой» «Одиссея» предлагает выход из этой ситуации: бежать, вернуться домой, забыть весь этот кошмар, залечить нанесенные космосу раны, восстанавливая залитый кровью мировой порядок. Но, дорогой читатель, не стоит забывать, что даже если тебе удастся вернуться в свой прекрасный Лире[60], в родной дом с поднимающимся из трубы дымком, война может разгореться вновь. И эта война ведь чуть не разгорелась в конце «Одиссеи». Зевс упросил Афину заключить долгосрочный мир. Остается надеяться, что этот мир будет прочен и мы сможем насладиться передышкой.

В «Илиаде» война вызывает отвращение у богов, возмущает полноводный Ксанф, утомляет людей. Война — это странный деспот. Она правит нами помимо нашей воли. Мы призываем ее и при этом ненавидим. Мы не хотим ее, но создаем все условия для ее возвращения.