Лето злых духов Убумэ

– Я думаю, что это действительно произошло. У меня есть три основания так считать. Во‐первых, три семейные пары, подавшие заявления, сделали это независимо, совершенно не будучи знакомыми друг с другом. Одно заявление поступило от семьи инвалида войны из Итабаси, работающего штукатуром. Еще одно было сделано проживающими в Камидзюдзё работником торговой компании и его женой. Последнее поступило от бармена из Икэбукуро. Я провел детальную проверку биографических данных каждого из них, но не обнаружил ни единого свидетельства того, что между этими тремя семьями были контакты до того, как они подали свои заявления. Это означает, что все три заявления были поданы ими по собственной инициативе, и трудно предположить, что это была попытка нанести вред семье по предварительному сговору или нечто в этом роде. Также представляется весьма маловероятным, чтобы все три случая произошли по чистой случайности. Второе основание – это местонахождение медсестер, имеющих отношение к этому делу. Среди медсестер, работавших в клинике в период, когда произошли инциденты, – лишь те, которые предположительно присутствовали при появлении на свет пропавших младенцев; все они до единой уволились, и, более того, их местонахождение после этого неизвестно. Может быть, конечно, они вернулись по своим домам. Но все исчезли, словно ожидали, что будет начато расследование. Это подозрительно. И наконец, последнее основание… что ж, Кёгоку, в сравнении со мной ты гораздо лучше разбираешься в этой сфере. – Сказав так, Киба взглянул на Кёгокудо и спросил: – Послушай, действительно ли существует наследственная одержимость?

«Если только не… нет ли в ее родословной цукимоно-судзи

 – наследственной одержимости?» – всплыли слова Кёгокудо у меня в памяти.

Как и следовало ожидать, на лице моего друга отразилось откровенное отвращение.

– А что, есть… подобные слухи?

– Есть. Более того, они в высшей степени омерзительные и ужасающие, – решительно ответил Киба, преувеличенно выразительно покачав головой. – Мне изначально не нравились все эти туманные разговоры. Нет, не то чтобы я во все это не верил, но все же не могу сказать, чтобы я в это верил. Просто я практически ничего в этом не смыслю, потому все это мне неприятно. Одно время – очень давно – моя матушка страстно увлекалась всем этим и постоянно беспокоилась о том, в каком направлении нужно смотреть или что именно следует делать в определенный день. Даже если знаешь, что все это не работает, трудно об этом не думать, верно? Это причиняет беспокойство. К тому же, когда имеешь дело с чудовищами или божествами, невозможно прибегнуть ни к каким юридическим средствам. Так что это не наша область деятельности.

– Тогда, собственно, из какого источника была получена эта информация?

– Я запросил расследование в полицейском управлении префектуры Кагава на Сикоку. Поскольку семья Куондзи перебралась оттуда в Токио в начале эпохи Мэйдзи, то есть с тех пор минуло уже добрых семьдесят лет, я не надеялся на результат, но на всякий случай решил поинтересоваться… – Киба снова полистал свою записную книжку. – Ита-ак… что касается Куондзи, то будучи придворными лекарями местного даймё и живя в его замке, они были очень известной и влиятельной семьей, но в деревне, откуда они родом, были изгнаны из сельской общины. Мало с кем поддерживали знакомство, а поскольку с ними никто не вступал в браки, там не осталось никого из их родственников. Причиной этого была наследственная одержимость.

– Какая именно одержимость имеется в виду?

– Я не очень хорошо понял, но они сказали, что это было насылание одержимости осёбо.

– Осёбо, – повторил Кёгокудо. – Это ёкай, дух ребенка, известный в старинной префектуре Сануки, а ныне – в городе Сануки и его окрестностях на северо-востоке Сикоку. Считается, что это разновидность домашнего призрака, который обычно поселяется в доме какой-либо семьи. Что-то вроде дзасики-вараси или дзасики-бокко – духов детей, известных в городе Тоно в префектуре Иватэ на севере. Однако я не знал, что он может становиться «наследственным».