– Судя по всему, существует. Потому что тамошние старики утверждают, что Куондзи исстари убивали младенцев… что уж теперь говорить, прошлого-то уже не исправить… так-то. Ну-у, как ты и сказал, все это, пожалуй, основанная на суевериях и предрассудках дискриминация. Потому что подобные разговоры не подтверждаются никакими доказательствами. Но все же… как бы то ни было, не слишком ли хорошо все сходится? У меня от этого мороз по спине. А если в наше время действительно есть семья, которая делает подобные вещи, этого нельзя так оставить. Разве я не прав? В конце концов, здесь не деревня Сануки времен эпохи Эдо. Мы ведь находимся в Токио – столице Японской империи!
– Мы находимся в Токио, где одержимость продолжает жить и процветать, – заметил Кёгокудо. – Она находит отражение даже в словах, которые мы используем, говоря об удаче. В выражениях «сегодня мне не везет» или «ко мне снова пришла удача» слово «цуки», обозначающее удачу, в действительности является производным от глагола «цуку» – «овладевать» применительно к злому духу. «Нечто овладело мною» – вот каков смысл этих выражений. Этот же иероглиф входит в слово «цукимоно», обозначающее одержимость злым духом или самого злого духа, овладевшего человеком. Иными словами, это сокращение от выражения: «Мне стал подвластен дух лисы и принес мне удачу». Когда кто-то выигрывает в азартной игре или выручает большую сумму, говорят, что этот человек на время стал хозяином некоего овладевающего людьми духа – «цукимоно», который сослужил ему службу, и он стал единоличным владельцем всего богатства. Иными словами, так говорят не только деревенские жители.
– И на основании подобных… подобных причин вы обвиняете семью в убийствах! Я не могу с этим согласиться! – снова вспылил я.
Это чувство… оно было иного рода, нежели тот гнев, который я испытал вчера по отношению к Энокидзу. Разве вчера я разозлился не на нелепое поведение и абсурдный подход Энокидзу, противоречивший здравому смыслу? Но сегодня было иначе. Никто не говорил и не делал ничего нелогичного и несообразного. Так что же тогда так вывело меня из себя? Разве я злился не из-за того, что все могло обернуться неблагоприятным образом для членов семьи Куондзи – в особенности для Рёко? Но если это было так, то я…
– С чего это он так взбесился? – спросил Киба пронзительным от раздражения голосом.
Кёгокудо ответил ему со своим обычным хладнокровием:
– У него есть либо какая-то личная обида, либо он охвачен справедливым негодованием – трудно распознать, в чем именно тут дело.
– Разумеется, это справедливое негодование. Разве все это – не более чем ни на чем не основанная дискриминация? Представитель государственной власти, на столь зыбких основаниях делающий из обычных горожан подозреваемых, – это можно было представить в прошлых веках, но не в наше время! Разве это не игнорирование фундаментальных прав человека, не самое грубое и бесцеремонное попрание принципов демократии?!
«Нет. Я вышел из себя не по этой причине».
Однако с моих губ сами собой слетали мысли, согласовывавшиеся с общепринятым здравым смыслом, но противоположные моим чувствам.
– Ну так что, Кёгокудо? – требовательно спросил я у своего невозмутимого друга. Но тот и тогда не выказал признаков волнения.
– В точности как ты и говорил, это глубоко укорененная гнусная и вредная традиция, имеющая общее происхождение с расовой дискриминацией и дискриминацией по тому принципу, из какого региона страны происходит тот или иной человек. Это то, чего быть не должно, и нам следует приложить все усилия, чтобы покончить с этим. Однако осознание существующего положения дел – это другое. Не понимая ситуации, невозможно ее улучшить, и нельзя закрывать глаза настолько, чтобы приходилось искажать историческую и культурную действительность. Заменив «одержимость духом лисы» на «состояние транса», а саму «одержимость» – на «невроз», мы можем осовременить наше понимание, но предубеждения и предрассудки от этого никуда не денутся, и проблема останется нерешенной. Если трезво вглядеться в текущее положение дел, то можно увидеть, что старые традиции, наполненные предубеждениями и предрассудками, остаются непоколебимыми. И вот на подобной почве происходит дело семьи Куондзи, – произнес Кёгокудо монотонным голосом.
«Да, конечно, так и есть. Я это понимаю!»
Киба сложил свой веер, скрестил руки на груди и вздохнул. Затем посмотрел на меня и сказал: