Лето злых духов Убумэ

Я добрался до «Кёгокудо» буквально за мгновение до того, как сменилась дата в календаре. Как раз тогда непогода полностью скрыла луну за непроницаемой пеленой, и на лишенном уличных фонарей и каких-либо других источников освещения головокружительном склоне царила такая кромешная тьма, что я, как говорится, не сумел бы ущипнуть сам себя за нос.

Конечно, магазин уже должен был быть закрыт, так что я сразу направился к входу в жилую часть дома. К несчастью для меня, ночник, висевший над дверью, был также не зажжен, и, хотя за это время мои глаза должны были уже привыкнуть к темноте, я был окутан тьмой столь непроницаемой, в которой было не разобрать ни единого очертания окружающих предметов, что упал не один, а несколько раз, прежде чем наконец добрался до его двери.

Казалось, я запинался о саму темноту.

Падая в четвертый раз и выставив перед собой руки, я наконец коснулся кончиками пальцев раздвижной двери прихожей-гэнкана. Она издала громкое дребезжание. Поднявшись на ноги, я попытался ее открыть. Естественно, дверь была заперта на ключ. Я принялся стучать в нее, выкрикивая имя моего друга.

Изнутри послышался какой-то звук. Однако это не был голос хозяина дома – увы, это была всего лишь кошка с горы Цзиньхуа, принявшаяся в ответ громко мяукать и царапать дверь с другой стороны.

«Его нет дома».

Еще в студенческие времена сон у Кёгокудо был таким поверхностным, что его мог бы разбудить и зевок кошки. К тому же он был слишком замкнут и угрюм, чтобы предаваться каким-либо ночным развлечениям.

«Храм».

Почему-то я был убежден, что Кёгокудо находился именно там, и, резко развернувшись, вновь бросился в непроглядную тьму. Моя память была моим единственным провожатым.

«Мимо магазина – в лес, окружавший храм…»

Почему ночь была такой темной? Я, выросший в относительно городской среде, еще никогда не оказывался в подобной темноте. В лесу шелестели деревья. Они жили там своей потаенной жизнью. Внезапно страх проник в самую глубину моей души.

Всегда ли темнота была…

настолько пугающей?

Неужели лишь из-за отсутствия света мир мог настолько измениться? Быть может, при свете дня он также внушает смутную тревогу, но мы живем беззаботно, закрывая глаза и делая вид, будто всё в порядке?

Мою правую ногу пронзила сильная обжигающая боль, сообщавшая о том, что на моем пути встретился какой-то искусственный выступ. По инерции я рухнул вперед и уперся обеими руками в то, что, по всей видимости, было каменной лестницей, ведущей к храму. Поднявшись на четвереньки, посмотрел вверх.

Ночное небо, заключенное в четырехугольник, безмолвно плыло над моей головой.

Как я осознал несколько мгновений спустя, этот вход в потустороннюю страну мертвых в действительности был воротами-ториями[116]

. Их грозный силуэт – высокие, стоящие слегка под углом столбы и едва заметно наклоненная поперечная перекладина – ограничивал четырехугольником сумеречный пейзаж за ними.

Храм… это был храм Мусаси Сэймэй.

Я ринулся вверх по ступеням.

Два бумажных фонаря, каждый с изображением колокольчика Сэймэя, расцвечивали светом небольшой фрагмент совершенно черного мира вокруг них.

Пятиконечная звезда, отгоняющая злых духов.

Кёгокудо дал мне тогда точно такой же фонарь.

Храм был маленьким, так что в нем, должно быть, не было отдельной храмовой канцелярии, где мог бы находиться священник. Если так, то он был… в хайдэнэ

[117] – в молельном зале.

Через отверстия в деревянной решетке створчатой храмовой двери струился оранжевый свет. Не снимая ботинок, я, перепрыгивая через две ступеньки, взбежал по лестнице и оказался там, где категорически не мог бы оказаться в обычной ситуации: в пространстве между дверями храма и сайсэнбако – большим деревянным ящиком с прорезями для сбора пожертвований. Стоя в этом неположенном месте, я заглянул внутрь святилища.

На полу перед алтарем, освещенный мерцающим светом масляных ламп, лежал на боку настоятель храма, подперев голову рукой.

– Эй! Кёгокудо! Это я, Сэкигути! – крикнул я и дважды с силой ударил в дверь.

Кёгокудо обернулся с таким лицом, будто я отвлек его от важного дела, и, даже не вставая, произнес:

– Глупец. Тебе известно, сколько сейчас времени? И к тому же понимаешь ли ты, где находишься? Ты являешь в столь нелепый час в священный молельный зал синтоистского храма, окруженного священным лесом, населенным охраняющими божествами, где следует соблюдать тишину, и вдобавок ко всему ты, даже не сняв грязной обуви, орешь во всю мочь своих легких и колотишь кулаками в храмовые двери… Я не могу удержаться от мысли, что подобное может вытворять только сумасшедший.

– Что ты… да разве ты сам не ведешь себя непочтительно и нескромно? Разве то, чем ты занимаешься, – не богохульство? В каком это мире принято, чтобы настоятель храма лежал развалясь на полу перед алтарем? Если кого и постигнет кара высших сил, то это тебя самого!