Лето злых духов Убумэ

Кёгокудо всегда носил при себе ятатэ – маленькую коробочку в форме курительной трубки с письменными принадлежностями и тушью, – наподобие тех, которыми пользовались средневековые самураи. Он достал из нее кисть и, вытащив из-за пазухи кимоно сложенный листок бумаги, мягкими движениями начертал на нем иероглифы, показал их нам:

久遠寺 京子様

Куондзи Кёко-сама

– Ты ведь помнишь дневник Фудзимаки? Вот истинная суть той «мелочи, обернувшейся чудовищной ошибкой», о которой он так долго мучительно размышлял. Иероглиф 梗, – продавец книг быстро начертал символ на бумаге, – в имени «Кёко», который взят из слова «桔梗» – «кикё:», названия растения «ширококолокольчик крупноцветковый», редко используется в именах. Однако, услышав имя «Кёко», самое естественное – это подумать о иероглифе из названия города Киото – 京都, то есть 京, – Кёгокудо продолжил чертить иероглифы. – Не говоря уже о том, что при быстром прочтении надписи имя «Кёко» в таком варианте – 京子 очень похоже на «Рёко» – 涼子. Таким образом…

梗子

Кёко

превратилась в…

涼子

Рёко

– Тебе не удастся снова задурить мне голову, забавляясь подобной софистикой, – запротестовал я. – Разве иероглифов, которые можно спутать с иероглифом «кё» в имени «Кёко», не такое же множество, как звезд на небе? Все они будут читаться одинаково, но записываться по-разному! Я сам могу предложить тебе несколько десятков. Я ни за что во все это не поверю!

– Я предполагал, что ты так скажешь, поэтому собрал подтверждения. Директор клиники, насколько мне известно, ваше последнее семейное путешествие пришлось на время Японо-китайской войны?..

– Да, верно.

– Сэкигути-кун, день, в который ты пришел сюда… шестнадцатое сентября пятнадцатого года эпохи Сёва, тысяча девятьсот сорокового года по западному летоисчислению… день, в который началась твоя депрессия, – это был именно день последнего совместного путешествия семьи Куондзи. Я связался с гостиницей «Сэнгокуро» в Хаконэ, чтобы уточнить информацию: в книге для записи гостей указаны трое постояльцев: Куондзи Ёситика, Кикуно и Кёко. В тот день здесь не было никого, кроме супругов Токидзо и Томико Савада и… Рёко-сан.

– Это… это… значит…

«Девочкой, которую я обесчестил, была Рёко».

Все мышцы в моем теле обмякли, суставы ослабли, превратившись в разболтанные шарниры, и сам я стал всего лишь деревянной марионеткой.

Для меня – больше, чем для Фудзимаки, больше, чем для кого бы то ни было, – Рёко была непререкаемым табу. Я не посмел бы даже взглянуть на нее – не то что заговорить с ней. Разве я не понял этого с самого момента нашей встречи в офисе Энокидзу?.. Но то знакомое ощущение прикосновения, которое я испытал, сжимая ее в своих объятиях, было вовсе не отголоском предыдущей жизни. Каждая клетка моего тела помнила об этом. Лишь мой мозг утратил эти воспоминания.

– Я… я…

«Ничего больше не говори». Молчаливый взгляд Кёгокудо приказывал мне замолчать.

– О‐па! Так ты все-таки с ней встречался, не так ли? – весело сказал Энокидзу.

Верно. Встречался. Как будто откуда-то издалека, до меня доносился высокий голос Кибы:

– Эй, если так… выходит, что девушкой, которая получила любовное письмо, неоднократно тайно встречалась с Макио Фудзино и в конце концов от него забеременела, была…

– Это была Рёко-сан.

– Это… это правда?! А-а… так что же, когда это случилось, любовником Рёко был Макио-кун?! – изумленно воскликнул директор клиники. Его кожа приобрела совершенно землистый цвет, толстые губы дрожали, как осиновые листья на ветру. – К‐Кикуно… – впервые, обращаясь к ней, директор клиники назвал свою собственную жену по имени. – Т‐ты… ты з‐знала об этом?

Старая женщина открыла глаза, красные от слез.

– Тогда… не знала…

– Т‐тогда… а потом?

– Да… это был, кажется, сентябрь прошлого года… Томико-сан сказала мне, что в отношениях молодоженов что-то неладно. Я пошла проверить, в чем дело. Когда я шла туда, дверь в лабораторию была открыта… я случайно заглянула… Макио-сана внутри не было, а на столе лежало старое письмо. У меня… у меня не было намерения втихомолку его прочесть. Но…

– Что там было написано? – тихо спросил Кёгокудо.

– В письме сообщалось, что она подозревает у себя беременность. Дата была – канун Нового года пятнадцатого года эпохи Сёва. Да, это был почерк Рёко. Я никогда этого не забуду. Это было письмо, сообщавшее о той самой беременности. Я… была в смятении. Макио-сан, который в течение десяти лет тяжело трудился, преодолевая лишения и испытания, чтобы взять в жены Кёко, состоял в любовной связи со старшей сестрой своей жены – Рёко… вдобавок к этому, если Макио-сан был тем самым мужчиной, то получалось, что, придя первый раз делать брачное предложение, он уже был в отношениях с Рёко… Обдумав все это, я в конце концов пришла к выводу, что Рёко и Макио-сан могли вступить в сговор и попытаться отомстить дому Куондзи.

– Отомстить?