Лето злых духов Убумэ

Меня удивляло, что такая огромная коллекция книг была размещена в здании, специально отремонтированном и подготовленном для молодой супружеской пары, – но с таким объяснением можно было согласиться. Теперь становилось ясным и то, почему во время ремонта старого здания было сделано так немного. По-видимому, чтобы изготовить все эти книжные стеллажи, потребовалось гораздо больше расходов, нежели для того, чтобы обустроить спальню для молодоженов. Теперь, когда я размышлял об этом, оно показалось мне весьма странным.

– Могу ли я спросить о вашем муже? О ваших… отношениях с вашим мужем – с Макио-саном?..

– Честно признаться, я не могу сказать, что мы жили в согласии.

– Что это означает?

– Мой муж был молчаливым человеком, поэтому мы не разговаривали так, как должны разговаривать муж с женой… конечно, я не знаю, как общаются между собой в быту другие новобрачные… но, как бы то ни было, он редко говорил со мной, а когда говорил, то не слишком много.

Говоря, Кёко неотрывно смотрела на дверь, через которую мы недавно вошли, как если б Фудзимаки-си стоял там.

– Я прошу прощения, если вам трудно об этом рассказывать, но я вынужден задать вам этот вопрос: насколько мне известно, между вами нередко происходили ссоры…

– Да, это так… однако это я постоянно бросала в лицо моему мужу горькие упреки. Он же терпеливо выслушивал мои жалобы и придирки – и никогда не говорил мне ни единого резкого слова, тем более ни разу не поднимал на меня руку. Он был как добродетельный святой. Этот человек…

– Но в чем была причина этих ссор?

– Что ж… я полагаю, что какой-то действительной причины у них не было. Неправильно сказанные слова, неверно понятые чувства… подобные мелочи, нагромождаясь друг на друга, становились причиной ссор – думаю, именно так это и происходило. Теперь, думая об этом, я понимаю, что из-за этих никчемных причин возникла вся эта жуткая ситуация, и проклинаю собственную глупость. Я так раскаиваюсь… все, что случилось, – моя вина.

Когда Кёко-сан говорила, по ее щекам катились крупные слезы, а когда закончила, то вновь опустила глаза.

– То есть вы считаете, что причина исчезновения вашего мужа заключается в ваших собственных действиях?

Мои вопросы стали больше походить на расспросы соцработника клинической психологической службы, сидящего у постели больного, нежели на вопросы детектива. Когда мне пришло это в голову, у меня стало немного легче на душе. Играть роль психолога подходило мне гораздо больше, нежели пытаться изображать из себя детектива.

– Этот человек – мой муж – никогда не сопротивлялся. Я… наверное, я всегда была очень избалованной. Но какие бы жестокие и несправедливые вещи я ему ни говорила, он всегда сжимал зубы и проглатывал готовые вырваться в ответ слова, терпеливо выслушивая все мои требования. Тогда я считала его слабым и безвольным, но теперь, оглядываясь назад, понимаю, какой ужасной женой я ему была… я бранила и проклинала его, замахивалась на него… А затем я сделала нечто ужасное…

– Нечто ужасное? О чем вы говорите?

Вздрогнув, Кёко подняла глаза. Затем украдкой взглянула на свою сестру.

– Все хорошо, Кёко-сан. Ты должна рассказать Сэкигути-сэнсэю все, не пытаясь ничего скрыть, – сказала Рёко, подобно матери, наставляющей своего ребенка.

– Да… старшая сестра. – Лицо Кёко выглядело еще более изможденным и страдальческим, чем раньше; она потупилась. Затем, немного подумав, медленно и с трудом заговорила: – Я… совершила нечто совершенно непростительное. Но… конечно же, вам нужно знать больше этого, не так ли… На самом деле… был период, когда я… когда я подозревала, что между моим мужем и моей старшей сестрой что-то есть.

Она снова бросила испуганный взгляд на свою сестру, но Рёко хранила молчание.

– К‐конечно, все это было лишь моими дикими фантазиями, – торопливо добавила Кёко, как будто пытаясь опровергнуть собственные сказанные ранее слова. – И я сама знала это лучше всех. Что бы я ни говорила, мой муж никогда на меня не сердился, а я лишь хотела сказать что-нибудь такое, чтобы наверняка его разозлить. Даже если б небо и земля вдруг поменялись местами, ни моя сестра, ни мой муж ни за что не стали бы заниматься подобным беспутством, они совсем не такие люди. Но, несмотря на это… несмотря на это, я…

Выговорив это, Кёко снова начала плакать.

– Есть вещи, которые вы не можете произнести перед посторонними, не так ли? – успокаивающим тоном сказал я. – Вы можете не вдаваться в подробности. Однако как ваш муж, на ваш взгляд, воспринимал подобное обращение? Вы не могли бы рассказать об этом?

– Я не уверена, что вполне это понимаю. Должно быть, это было для него тяжело. Думаю, он сожалел о том, что женился на мне. Но этот человек… он никогда не сердился на меня – до самого конца.

– До самого конца?

– Да. До того самого момента, как он вошел в эту комнату.

– Вот как… Кстати, почему ваш муж вообще пошел в эту комнату?

Кёко погрузилась в задумчивость примерно на полминуты, прежде чем ответить: