Летом в Париже теплее

Гущин задышал глубже и равномернее, капризное желание обрести пристань, нечто покойное и безмятежное вновь заговорило в нем, опрокидывая все его расчеты и оттесняя сознание к райским кущам забытья. Он забыл, для чего он сюда пришел, что хотел прояснить для себя, он просто провалился, не в силах противиться голосу Яны, в гипнотический сон.

— Ты лежишь на спине, — продолжала Милославская, чувствуя, как ее голос приобретает все более низкий тон, — на мягком белом песке, солнечные лучи, пробивающиеся сквозь раскачивающиеся опахала пальм, ласкают твое лицо, скользят по нему, ласкают кожу…

Гущин чмокнул губами во сне.

— Но ты спишь чутким сном, ты можешь говорить и ты будешь говорить. Ты ответишь мне?

Голова Гущина качнулась — все еще пребывая в сомнамбулическом состоянии, он попытался кивнуть, но тут же снова свесился на подушку.

— Прекрасно, — Яна встала на колени и включила приклеенный скотчем к нижней поверхности стола диктофон.

Потом набросила халат и выскользнула в гостиную. Набрала номер Руденко. Но его не оказалось на месте — выехал на задание. Тогда она попросила передать ему, что ждет его у себя дома как можно быстрее. Мужчина с грубоватым голосом, говорящий рубленными фразами, пообещал ей все сделать. Яна вернулась к спящему Гущину. Он шевелил во сне губами, похожий на медленно работающую паровую машину.

— Ты ответишь мне на все вопросы? — звучным низким голосом обратилась к нему Яна.

— Да, — ответил он.

— Ты помнишь тот день в ноябре, когда на дорогах и тротуарах лежал мокрый снег? Промозглый серый день и такой же холодный пасмурный вечер? Ты ехал с другом на машине, а в багажнике лежал мертвый человек. Помнишь?

Голос Яны на последнем слове приобрел угрожающе-рокочущие ноты.

— Да, — безвольно сказал Гущин.

— Когда это было? Назови число, месяц и час.

— Двадцать пятого ноября, около семи.

— Кто его убил, этого несчастного?

— Мы, — выдохнул Гущин.

— Конкретнее расскажи, как это было, — приказала Яна.

— Нашли его на помойке… бомж рылся в дерьме. Мы предложили ему выпить, сказали, что у нас хорошее настроение, потому что много бабок срубили. Затолкали в машину, задушили и отвезли в гараж.

— Кто его задушил?

— Я держал его, — лицо Гущина трагически дернулось, — а Славка душил, сидя на заднем сиденье. Бомж недолго рыпался.

— Что было в гараже?

— Славка снял с руки золотое кольцо и часы, надел на руку бомжу. Мы бросили его в дальний угол, облили бензином и подожгли.

— Точнее!

— Я плеснул на него из канистры, а Славка бросил спичку, — по лицу Льва Николаевича пробежала судорога, он стал задыхаться, жадно хватать воздух сухим ртом. — Мы быстро закрыли двери и уехали.

— Прекрасно, — мрачно процедила Яна. — Значит, ты, Лев Николаевич Гущин и твой приятель Горбушкин Вячеслав Сергеевич убили человека и затем сожгли его. И все это сделали для того, чтобы инсценировать самоубийство Горбушкина. Горбушкин снял с руки кольцо и часы и надел на руку покойного, чтобы все думали, что это он погиб, Горбушкин Вячеслав. Сколько же он заплатил тебе за услугу?

— Десять тысяч долларов, — шевельнул губами Гущин.

— Для чего понадобилось Горбушкину заставлять всех думать, что он мертв?

— Он проделал аферу — продал более ста автомобилей, перевел деньги на счет подставной фирмы.

— И где теперь эти деньги?

— За границей, — трепыхнулся во сне Гущин.

— Точ…

Дикий лай потряс дом. Джемма рванула из прихожей, где имела обыкновение лежать на коврике, в спальню. Она запрыгала возле Яны, оглушительно лая. Потом снова метнулась в прихожую и стала корябать когтями дверь изо всех сил, точно хотела ее выломать. Перепуганная Яна побежала в прихожую. Но Джемма прянула ей навстречу, снова устремляясь в спальню, и в этот момент раздалась автоматная очередь и острый звон разбитого стекла. Джемма с разбегу сиганула в пробитое пулей окно. Снова грянули выстрелы, а потом до потрясенной и неподвижно застывшей над телом Гущина Яны донесся иступленный крик боли.

Вернувшись а спальню, Яна увидела, что Гущин мертв. Пуля угодила ему в голову. Он так и не проснулся. Кровь залила подушку и продолжала вытекать из входного отверстия на голове Гущина. Яна зажмурилась, но тут же, охваченная беспокойством за жизнь Джеммы, побежала к двери. Нацепила валенки и в одном халате выскочила наружу. Обогнула дом, различая в снегу глубокие следы.

Джемма, широко расставив передние лапы, удерживала человека, который лежал на снегу и даже не пытался пошевелиться. Джемма, грозно урча, успокаивалась, отходила от охотничьего азарта. Яна машинально подняла валявшийся в снегу «УЗИ». Она не видела, как у калитки затормозил белый милицейский «жигуль» Руденко, и тот, увидев серебристый «мерс» и почуяв, что творится что-то неладное, широко распахнул калитку и уже бежал к дому.

— Яна! — заорал он.

— Я здесь, — крикнула она.

— Фу, Джемма, — Яна пыталась оттащить Джемму от начавшего снова подавать признаки жизни незнакомца.

Она не решалась выпускать из рук автомат, поэтому ей не удавалось справиться с Джеммой. Руденко был как никогда кстати.

— Вот так да! — прогрохотал он, увидев открывшуюся ему картину.