— Думаю, это он всех убирает, — уверенным тоном произнесла она. — Ты так не считаешь?
— Так он вСеменовске? — оживился Руденко.
— Нет, по всей видимости, он далеко. Но он мог кого-то прислать, кому-то заплатить…
— Нанять киллера? — проявил чудеса догадливости Три Семерки.
— Например, — загадочно улыбнулась Яна, — сначала Шкавронский, потом его жена. Вероника была подставлена, и ты это прекрасно знаешь, — она бросила на него прямой обезоруживающий взгляд. — Кто следующий?
— Захарыч?
— Подожди, — Яна поднялась и, пройдя осторожно в спальню, где хозяйничали врач и санитары, вернулась с колодой карт.
— Не знаю, получится ли у меня сейчас, — застенчиво посмотрела Яна на Руденко.
Она перетасовала колоду. Потом настроилась на образ Захарыча. Она представляла его на даче, воскрешая в памяти не только краски, черты его лица, но и звук его голоса, тембр, интонации. Руденко с интересом наблюдал за ней. Потом Яна вытащила карту «Царство живых».
— Захарыч накликал на себя несчастье. Зло в квадрате — вот что такое Захарыч. Но он проиграл битву. Он мертв, — побледневшие губы Яны замерли и точно одревенели.
— Мертв? — поразился Руденко.
В эту минуту в дверях спальни показался скорбный кортеж: санитары несли на носилках прикрытое куском черного полиэтилена тело, за ними шел врач и еще мужчина в штатском.
— Еще один жмурик, — со вздохом проговорил Три Семерки, и было не понятно, кого он имеет в виду: Гущина или Захарыча.
Когда за санитарами захлопнулась входная дверь, Яна почувствовала сильное желание выпить. Она не могла скрыть облегчения — труп в спальне, согласитесь, несколько расстраивает нервную систему.
— Выпьешь со мной? — предложила она Руденко, который сидел так неподвижно и с таким сосредоточенно-отстраненным выражением на лице, словно впал в транс.
— Что? — торопливо переспросил он, очнувшись.
— Вы к сестре Захарыча ездили?
— Ее постоянно нет дома. Я каждое утро звоню ей, ребят посылаю — все безрезультатно. Похоже, Захарыч сам смылся и сестру спрятал, — заученным монотонным тоном произнес он.
— Я же сказала, что его нет в живых, — мрачно усмехнулась Яна. Возможно, это к лучшему, что Вероника находится в СИЗО, иначе она была бы тоже убита. Ведь убийца — на свободе. Он хитер, изворотлив, жесток, беспринципен, изобретателен, коварен, охвачен жаждой денег и могущества.
— И это Горбушкин?
— Да, думаю, это он. Способности своего воображения, свою жестокость и вероломство он сполна продемонстрировал в постановке спектакля с самоубийством. Он заранее все продумал, подготовил отходные пути, позаботился о тыле. Вот только одного он не сумел предусмотреть…
— Может, ты тогда знаешь, где нам искать труп этого Захарыча? — Руденко с любопытством посмотрел на Яну.
— Сейчас не смогу, — устало произнесла Яна, — я не всемогущая.
— Ладно, — Руденко тоскливо махнул рукой, — сами найдем.
— Ищите, — рассеянно кивнула Милославская, продолжая размышлять вслух. — Дочь Горбушкина выкинула фортель — вернулась вСеменовск, где тут же угодила в лапы к бандитам. Она нарушила запрет, и он страшно переживал за нее. Она поломала его планы, и от нее можно ждать чего угодно.
Яна открыла бар и, отвинтив пробку на пузатой темной бутылке, плеснула себе в рюмку коньяку.
— Не желаешь? Французский. Подарок клиента.
— Эх, — махнул рукой Три Семерки, — давай. Только тихо, — приложил он палец ко рту и шаловливо посмотрел на Яну.
— Чего уставился? — буркнул он Канарейкину. — Бери лист, протокол писать будешь.
Руденко опрокинул в глотку граммов семьдесят коньяку. Крякнув от удовольствия, он живописным жестом, с налетом разудалого лихачества, живо напомнившим Яне казаков, вытер усы.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Оставшись одна, Яна и не думала заходить в спальню. «Завтра, завтра», — твердила она себе. Пока же устроилась на диване и включила телевизор. Прослушала новости, сводку погоды, едкие комментарии телеведущих, репортажи с места событий… Потом зевнула и принялась щелкать пультом, переключая каналы. Ей повезло — она наткнулась на передачу, посвященную французской живописи. Прибавила звук и стала слушать, неотрывно глядя на экран, где, поражая образом горчайшего отчаяния и хрупкой надежды, плыл «Плот „Медузы“». Голос за кадром рассказывал о творчестве Жерико, потом лихо перескочил к Делакруа. На экране развернулась панорама боев на баррикадах — «Свобода, ведущая народ…» Потом экран расцвел голубыми танцовщицами Дега, их непропорционально длинные ноги были похожи на циркули, застывшие в наклоне головы будили впечаталение чего-то неживого, стилизованного, скованного и аморфного.