Летопись жизни и служения святителя Филарета (Дроздова). Том IV

29 апреля. Письмо обер-прокурору Святейшего Синода графу Н. А. Протасову: «По шестимесячном отсутствии моем от высочайше вверенной управлению моему епархии в предстоящее время потребность личнаго на месте исполнения лежащих на мне епархиальных обязанностей в отношении к богослужению, обозрению подведомых мест и надзору над подчиненным духовенством и производящимися делами, побуждает меня возыметь дерзновение всеподданнейше просить от благочестивейшаго Государя Императора всемилостивейшаго разрешения на возвращение мое в московскую епархию» (Мнения. Т. доп. С. 110. № 33).

Апрель. Мнение относительно записки о рижских раскольниках и вновь составленных правил для прекращения безнравственности в супружестве и семействах: «Вновь предполагаемыми правилами предоставляется полиции право утверждать особыми формами раскольническия сопряжения без венчания (Прав. 5–10). Сие значило бы ввести новый неизвестный и противный законам род супружеских сопряжений, не признанное законами признать, незаконное узаконить, терпимое по нужде обратить в покровительствуемое. Сие послужило бы сильным подкреплением расколу и произвело бы новыя затруднения по отношению к существующим законам <…> Право, даваемое предполагаемыми правилами раскольникам (Прав. 47, 48) крестить детей, по исповеданию матерей в римское или лютеранское исповедание, противно государственному закону, по которому терпимыя исповедания не могут принимать людей от господствующего вероисповедания; раскольники же суть отрасль господствующаго вероисповедания, хотя поврежденная. При допущении сего, тогда как раскольники особенно чуждаются православия, а с иноверцами в Риге сблизились местными обстоятельствами и заняли их обычаи, есть причина опасаться, что раскольническое народонаселение Риги стало бы переливаться в иноверное, теряя с тем вместе и национальный характер» (Мнения. Т. III. С. 62–63).

Апрель – май. Из воспоминаний епископа Никодима (Казанцева): «Карасевский попросил меня пересмотреть Грамматику о. Макария, в предположении, нельзя ли ее напечатать и ею заменить грамматику Греча. Я узнал, что ее читал Митрополит Московский Филарет и не одобрил. Я прочитал сам, и тоже не мог одобрить, даже и по моему суждению. Тогда Карасевский мне сказал: не угодно ли мне потрудиться написать Грамматику? Я взялся с охотою, хотя, впрочем, тоже легкомысленно: я думал написать ее в три месяца, между тем писал с полгода. По распоряжению Карасевскаго, мне собрано до 47 русских Грамматик, начиная с Ломоносова, даже старше его, кажется, Смотрицкаго. Но читавши эту кучу книг, я увидел, что Грамматика Ломоносова есть фундамент для всех прочих, и что наибольшая часть Грамматик самыя легкомысленныя и часто ошибочныя. Написавши Грамматику, я подал Карасевскому и Графу[166]; они передали ее Константину Степановичу Сербиновичу (Управляющий Канцеляриею Обер-Прокурора). Я имел несколько бесед с этим человеком: безспорно ученый, учился у Иезуитов (сам сказал), коих правила учения не согласны с нашими. Я скоро с ним разошелся. Потребовал от него мою Грамматику. Митрополит Филарет пожелал видеть мою Грамматику. Читал при мне, замечал. Обещался напечатать для Московских Училищ даже и тогда, если бы светские не согласились напечатать ее для всех наших училищ; впрочем прибавил: “Согласитесь ли, чтобы я отдал вашу Грамматику прочитать и дать мнение одному из Московских Ректоров Дух. Училищ?” Я охотно согласился. Митрополит в 1841 году, уезжая из Петербурга, взял мою Грамматику и в Москве отдал ее Ректору Донских Училищ Священнику (после Протоиерею) Александру Евфимовичу Нечаеву (мой товарищ, первый Студент, сын Московскаго (Феодоро-Студитскаго) Священника. О. Нечаев тяжко окритиковал мою Грамматику, назвав ее заносчивою, мечтательною, и потому ни к чему негодною. Митрополит возвратил мне мою Грамматику, уже в Одессу, в 1842 году, при письме, в коем выразил сожаление, что после столь неодобрительной критики, он уже не может приказать напечатать мою Грамматику. Добрый Владыка принялся было сличать критику с Грамматикою, и сделал несколько отметок, кои все в мою пользу, но, увидевши задор критики, беспрестанно возрастающий, а при том, конечно, и меня находя не везде правым, оставил нелегкий труд чрез две-три страницы <…> В мае 1842 года Митрополит Филарет прислал мне из Петербурга мою злополучную Грамматику при письме, в котором снисходительно изъяснил мне причины, по которым он не мог утешить меня напечатанием сей моей Грамматики, даже для Училищ Московской Епархии» (Казанцев. С. 50–52, 93).