Летучий корабль

- Слушай, — вдруг ни с того ни с сего спрашиваю я, — а виски ты с ними все-таки выпила?

Она смеется, откидывая волосы назад. Как когда-то в школе…

- Еще как! И не только виски. А сейчас предлагаю повторить.

Она открывает маленький настенный шкафчик и достает оттуда два приземистых бокала с толстыми стенками и пузатую початую бутылку — видимо, мистер Уилкинс все же не был трезвенником. Мы звонко чокаемся.

- Ну, здравствуй, Гермиона! — говорю я.

- И тебе привет, Гарри!

И пьем за нашу наивность и доверчивость, за нашу взвешенную и проданную юность. И нам кажется, что в тот вечер мы прощаемся с ними навсегда.

33. Чужими глазами

В тот вечер, нет, практически уже ночь, когда Гермиона, наконец, отправляется домой, чтобы завтра, рано утром, вновь оказаться здесь и помочь мне отправиться через камин в Министерство, где я отныне работаю, я долго ворочаюсь в чужой постели, но сон все никак не хочет унести меня в края блаженного неведения. Я лежу в полной темноте, пытаясь как-то если не проанализировать, то хотя бы осмыслить все то, что произошло со мной за этот невероятный день, начавшийся в спальне пиратского капитана на Кесе, а закончившийся здесь, в Лондоне, где я все никак не найду удобного положения на узкой продавленной постели мистера Уилкинса. Надеюсь, хоть у него все хорошо. Может быть, старику даже понравится жизнь в тамошних райских кущах. Может быть…

Все, что мне рассказала Герми… так невероятно и в то же время так просто и логично, все фрагменты подходят друг к другу, получается идеальная фигура. «На вас заказ», — сказал мне Драко Малфой, отправляя на борт Корабля. Вот он, наш неведомый заказчик — богатый, таинственный и могущественный…девчонка, отдавшая за наши с Роном жизни все, что у нее было — свою верность, любовь, преданность. Согласилась стать в глазах любимого человека никем, нет, даже хуже. «Что с того, что вы оба считали меня предательницей?» — сказала она мне сегодня. — «Главное, вы оба живы». «Как ты жила весь этот год, Герми?» — «Никак, Гарри». Вот что она мне ответила. Никак. Она не завела новых друзей, а старых она как-то подрастеряла — кто-то отвернулся от нее, когда она оказалось женой государственного преступника, а кто-то уже потом, когда она объявила о разводе, посчитал, что она поступила низко. По сути дела, кроме Рона и меня, ну, может быть, еще и Невилла, у нее никогда никого и не было.

«А твои родители?» Она только улыбнулась. «А что родители, Гарри? Если бы они узнали, что случилось с Роном и с тобой, они стали бы настаивать на том, чтобы я бросила магический мир, жила с ними, поступила в обычный маггловкий университет. Выучилась, забыла бы все это, как кошмарный сон». Может быть, так было бы лучше? «Лучше?» — она смотрит на меня, как на неразумного малыша, сказавшего очередную глупость и явно ждущего похвалы. — «А Рон? А ты? Довилль же сказал, что они ждут от меня дальнейшего сотрудничества. Им же не просто так нужен был мой развод с Роном. Нужна я в Министерстве. И потом, знаешь…», — она делает паузу, глубоко затягивается и стряхивает в пепельницу рыхлый серый столбик со своей сигареты, — «тот мир, в котором я живу с одиннадцати лет, как, впрочем, и ты, он ничем не хуже и не лучше того, откуда мы с тобой родом. Но…не знаю, поймешь ты или нет…тут я сама по себе. Пусть мне не на кого опереться. Но тут я решаю сама. Я то, что я есть, а не то, чего от меня хотят мама или папа, дедушка-профессор, еще кто-нибудь…Я всегда хотела добиваться всего сама, мне казалось, это именно то место, где я могу сама что-то сделать». Моя смелая независимая Герми… Одинокая, гордая, прекрасная. Амазонка… А я…нет, я знаю, я не такой, просто об этом трудно догадаться.

На улице дождь, он мерно барабанит по подоконнику, иногда внезапно налетевший порыв ветра бросает горсть воды в закрытые окна. Темно и внутри, и снаружи, только темные змейки воды сбегают по стеклу, прочерчивая ломаные линии. В чужой спальне холодно, надо было бы вечером протопить камин, но нам было вовсе не до того, чтобы устраивать мой быт. Он как-нибудь наладится, сам собой, это, в общем-то, не так уж важно. На мне чужая пижама, я зябко кутаюсь в тонкий истершийся плед. Чужой дом, чужой мир, место, где меня вновь никто не ждет... Странно, но в такую погоду я часто думаю о том, чего мне всегда недоставало. То, чего у меня не было в детстве. Дома, в котором горит камин, в который ты возвращаешься, мокрый и продрогший, дома, где тебя любят, просто так, потому что это ты пришел такой вот нелепый, в мокрой куртке и грязных ботинках, из школы или с работы, заляпал всю прихожую. А тебе все равно рады, потому что ты — это ты, ну, то есть я — это я… Хотя почему же? И такое было. Когда я жил с Джинни. Но потом оказалось, что картинка ненастоящая.