Лев Бакст, портрет художника в образе еврея

Признав сам себя лишенным выдающихся интеллектуальных способностей и художественных талантов, бросив даже пение, Дягилев провозгласил себя Меценатом[328]. Он тем не менее оказался в дальнейшем способным к написанию не только критических статей журналистского характера и каталогов выставок, но и той теоретической статьи[329], которой открывался первый номер журнала

Мир искусства. Симптоматично, что эта статья, «Наш мнимый упадок», начиналась именно размышлением о том, как распространяются теоретические идеи и концепции и как в конечном счете, благодаря их циркуляции, образуется дух времени. Это размышление подкреплялось цитатой из Достоевского, который стал впоследствии одним из главных культурных героев журнала[330]: «Идеи летают в воздухе, но непременно по законам; идеи живут и распространяются по законам, слишком трудно для нас уловимым; идеи заразительны, и знаете ли вы, что в общем настроении жизни иная идея, доступная лишь высокообразованному и развитому уму, может вдруг передаться существу грубому и ни об чем никогда не заботившемуся, и вдруг заразить его душу своим влиянием»[331]

.

Эта цитата помогает современному исследователю понять, как ему нужно относиться к таким теоретическим текстам, как дягилевский, или к текстам художников, опубликованным в Мире искусства, а затем в Аполлоне и других журналах, в которых участвовал Бакст, как относиться к теоретизирующим текстам самого Бакста, как их читать и как решать вопрос о том, кто является подлинным генератором высказанных в них идей.

Журнал Мир искусства, с его открытым, поливалентным характером и вместе с тем с чрезвычайно высоким уровнем отдельных участников, стал на новом этапе воплощением идеи Пиквикского клуба и бальзаковского сенакля[332]. Благодаря журналу Бакст – бывший вместе с Валечкой Нувелем[333]

одним из основных его технико-художественных производителей и проводивший в редакции немало времени, – получил доступ к продуктам мысли исключительного качества и свежести, которыми он – будучи человеком любопытным и очень начитанным – самым непосредственным образом и воспользовался[334].

Ницшеанство

Главным направлением в этом мире не только искусства, но и мысли стала русская, подчас весьма своеобразная, рецепция ницшеанского корпуса. В связи с тем, что ницшеанство стало определяющим не только для формирования Мира искусства, но и для эмансипации творческой индивидуальности Бакста, обратим, хотя бы бегло, внимание на зарождение этого направления.

Одной из первых публикаций, посвященных Ницше в России, нужно считать очень важную, недостаточно, нам кажется, оцененную, статью Лу Саломе (1861–1937), опубликованную в 1894 году по-немецки и переведенную на русский язык двумя годами позднее[335]. Эта статья во многом определила характер русского восприятия Ницше. Благодаря Лу Саломе Ницше оказался в России расколотым надвое: на Ницше «хорошего» (слабого) и Ницше «плохого» (сильного). Он был хорошим в первый свой период, когда говорил о себе и за себя, спускался в недра собственной души и воспарял с ней к небывалым доселе высотам личной свободы; и плохим, когда, во второй период, применял понятое благодаря самоанализу ко всему человечеству.