Левая рука тьмы

Они снова обменялись рукопожатиями, и Орр вышел.

— В конце концов, — думал он, направляясь к Корбетт-авеню, — неудивительно, что чужаки на моей стороне, ведь я их создал. Их, несомненно же, не существовало, пока я не придумал их во сне. И вот они есть. Конечно, — продолжал он цепь своих неторопливых рассуждений, — в таком случае весь мир должен быть на моей стороне, потому что многое из того, что в нем есть, я увидел во сне. Да он и без этого должен быть на моей стороне — ведь я его часть. Я не отделен от него, я хожу по земле, дышу воздухом. Я связан со всем миром. А Хабер другой и с каждым днем становится все более другим. Он против меня, моя связь с ним негативная. И тот аспект мира, за который он отвечает, который он внушил мне, не привлекает, а отталкивает меня. Он по-своему пытается помочь людям, но аналогия с лекарством от змеиного яда неверна. Он говорил о человеке, встретившем другого, страдающего человека. Тут большая разница. Возможно, то, что я сделал четыре года назад, в апреле было справедливо.

Здесь он оборвал себя, как будто отдернул руку, которая нечаянно прикоснулась к горячему.

Помогать другому человеку нужно, но нельзя играть в бога, в Спасителя человечества. Быть богом — значит знать, что ты делаешь. Просто намереваться сделать добро недостаточно. Нужно понимать других, чувствовать их. Хабер не чувствует. Для него ничто не имеет значения. Он видит мир только через свои действия. Так дальше продолжаться не может. Он безумен. Если он получит способность видеть эффективные сны, он всех погубит. Что же мне делать?

Он дошел до старого дома на Корбетт-авеню. Внизу он задержался, чтобы одолжить у Мэнни Аренса, домоправителя, старый проигрыватель. Пришлось выпить чай. Мэнни всегда угощал Орра чаем, потому что Орр не курил и не выносил дыма. Они немного поговорили. Мэнни ненавидел спортивные шоу. Он оставался дома и смотрел образовательные программы МПЦ для Детских Центров.

— Эта кукла — крокодил Дуби — хорошая штука, — сказал он.

В беседе случались долгие перерывы, соответствующие пробелам в мозгу Мэнни, изношенном многолетним приемом наркотиков. Но в его комнате царили мир и уединение, а слабый чай успокоительно действовал на Орра. Наконец он отнес проигрыватель наверх и вставил вилку в розетку. Поставив пластинку, он помедлил, прежде чем опустить адаптер с иглой. Чего он ждет?

Он не знал. Помощи, вероятно. Любая помощь приемлема, как сказал бы Тьюа’к Эпнпе Эннбе.

Он осторожно опустил иглу и лег рядом с проигрывателем на пыльный пол.

Чего ты хочешь?

Я хочу любить кого-нибудь.

Проигрыватель автоматический: проиграв пластинку, он возвратился к ее началу.

Я получу свою любовь с помощью друзей.

Во время одиннадцатого повторения Орр заснул.

Проснувшись в голой, сумрачной комнате с высокими потолками Хитзер почувствовала смущение.

Она уснула прямо на полу, вытянув ноги и прислонившись ногой к пианино. От марихуаны она становилась сопливой и к тому же глупела. Но нельзя было обижать Мэнни, отказавшись от его марихуаны. Джордж лежал на полу рядом с проигрывателем, который медленно доигрывал «С помощью друзей».

Хитзер выключила его. Джордж не пошевелился, губы его раскрылись, глаза оставались закрытыми. Забавно. Они оба уснули, слушая музыку. Она пошла на кухню готовить обед.

Свиная печень, это очень питательно. Что еще можно получить на мясные карточки?

Она получила ее вчера. Что ж, нарезать потоньше, поджарить с соленым салом и луком.

Она достаточно голодна, чтобы есть свиную печень, а Джордж не привередлив.

Он ест все, что она приготовит. У него хороший характер.

Расставляя посуду, чистя картошку и нарезая капусту, она время от времени останавливалась. Она себя странно как-то чувствовала, конечно, это от марихуаны. Уснуть прямо на полу!

Вошел Джордж, небритый, грязный. Он посмотрел на нее. Она сказала:

— Ну, с добрым утром!

Он продолжал смотреть на нее и улыбался широкой радостной улыбкой. Никогда в жизни она не получала такого комплимента. Ее смущала эта радость, которую она сама вызвала.

— Дорогая жена, — сказал он.

Он взял ее за руки, рассмотрел руки, ладони и тыльную их сторону, и прижал их к своему лицу.

— Ты должна быть коричневой, — сказал он.

Она, к своему отчаянию, увидела слезы на его глазах. Всего на мгновение она поняла, что происходит, она не помнила, что была коричневой. В это мгновение она вспомнила ночную тишину на даче, журчание ручья и многое другое — все разом. Но Джордж требовал внимания. Она держала его, как он ее.

— Ты устал, — сказала она, — расстроился и уснул прямо на полу. Это все проклятый Хабер. Не ходи больше к нему, и все! Просто не ходи. Пусть нас вызывают в суд. Ты не должен больше ходить к нему, он тебя губит.

— Никто не может меня погубить, — сказал он.

Он рассмеялся. Его глубокий смех напоминал рыдание.

— Не может, пока мне помогают друзья. Я пойду к нему, но ненадолго. Меня это больше не беспокоит. И ты не тревожься.

Они обнимали друг друга, сливаясь в совершенном единстве, а печень и лук шипели на сковороде.