Левая рука тьмы

— Я уважаю любовь, расцветшую между тобой и Парт. Я ценю твою преданность Дому. Но ты пришел сюда неизвестно откуда, Фальк. Тебя здесь радушно приняли, к тебе здесь очень хорошо относились. Твой брак с моей дочерью был бы бездетным, но даже и в этом случае я радовался бы ему, но я убежден, что тайна твоего происхождения и появления в этом месте настолько велика, что было бы неразумно сбросить ее со счетов. У тебя впереди много работы…

— Какой работы? Кто может поведать мне об этом?

— То, что хранится в тайне от нас, и то, что украли у тебя, известно Сингам. В этом ты можешь быть вполне уверен.

В голосе Зоува была непривычная боль и горечь. Фальк никогда не видел его таким.

— Разве те, кто говорит неправду, скажут мне, кто я, если я их об этом спрошу? Как я узнаю то, что ищу, даже если мне удастся отыскать это?

Зоув помолчал, затем с обычной уверенностью произнес:

— Я все более склоняюсь к мысли, сынок, что в тебе заключена некая надежда для людей Земли. Мне не хочется отказываться от этой мысли. Но только ты сам сможешь отыскать свою собственную правду. Когда тебе покажется, что ты завершил свой путь, возможно, это и будет правдой.

— Если я уйду, — вдруг сказал Фальк, — вы позволите Парт пойти вместе со мной?

— Нет.

Глава Дома печально покачал головой.

Внизу по дорожке шел ребенок, четырехлетний сын Гарры, неуклюже переваливаясь на своих ножках. Высоко вверху — стая за стаей — летели на юг дикие гуси, выстроившиеся клином.

— Я должен был идти с Матоком и Дурро сватать невесту для Дурро, — заметил наконец Фальк. — Мы собирались отправиться, не дожидаясь, пока изменится погода. Я пойду с ними до Дома Рансифеля, а потом пойду дальше — уже один.

— Теперь зима… — нерешительно сказал Зоув.

— К западу от Рансифеля есть и другие Дома, где я мог бы попросить кров в случае необходимости.

Он не сказал, а Зоув не спросил, почему он собирается идти именно на Запад.

— Я не знаю, дают ли там путникам пристанище. Если ты пойдешь, то будешь один, хотя… тебе и нужно быть одному. За пределами этого Дома нет на Земле другого безопасного места для тебя.

Он, как всегда, говорил от чистого сердца и платил за правду сдерживаемой внутренней болью. Фальк поспешно заверил его:

— Я знаю, Глава. Но я не жалею об этом.

— Я скажу тебе все, в чем я убежден в отношении тебя. Я полагаю, что ты родом из одного из затерянных миров. Я думаю, что родился ты не на Земле. Я полагаю, что сюда, на Землю, ты, первый инопланетянин, прибыл впервые за тысячу или, может быть, даже более лет, принеся с собой какое-то послание или знак. Сингам удалось заставить тебя молчать, и поэтому они отпустили тебя в Лес, чтобы никто не мог сказать, что тебя убили. И ты пришел к нам. Если ты уйдешь, я буду печалиться и бояться за тебя, зная, как тебе одиноко, но я буду надеяться на тебя и на нас самих! Если у тебя есть весть для людей, то ты в конце концов вспомнишь о ней. Должна же быть какая-то надежда, мы не можем продолжать жить так вечно!

— Может быть, моя раса никогда и не была в дружественных отношениях с человечеством? — Фальк глядел на Зоува своими желтыми глазами. — Кто знает, ради чего я здесь появился?

— Ты разыщешь тех, кто знает твою тайну. И тогда ты сделаешь то, что тебе было предначертано. Я не боюсь того, что может произойти. Если ты служишь Врагу, то и мы все ему служим. Все уже давно потеряно, и больше нам терять нечего. Но у тебя может быть то, что потеряли люди — предназначение! Следуя ему, ты сможешь вселить надежду во всех нас…

Глава вторая

Зоув прожил на свете шестьдесят лет, Парт — двадцать, но в этот холодный полдень, заставший ее в поле, ей показалось, что она — старуха, потерявшая счет годам. Ее вовсе не утешала мысль об отдаленном триумфе прорыва к звездам или о торжестве правды. То, что у ее отца было пророческим даром, у нее было просто отсутствием иллюзий. Она знала, что Фальк собирается уйти из Дома. Единственное, что она поняла, было то, что он уже больше сюда не вернется.

— Я вернусь сюда, Парт. Верь мне, — с жаром восклицал Фальк, стараясь переубедить девушку.

Она с плачем обняла его, заставила себя внимать его обещаниям. Он продолжал заверять ее в своей искренности, но в телепатическом общении он был не очень-то искусен. Единственным Слухачом в Доме была слепая Кретьян. Кроме нее, никто из обитателей Лесного замка не был способен на бессловесное общение. Способов обучения мысленной речи очень мало. Великое преимущество этого наиболее сжатого и совершенного способа общения стало представлять опасность для людей.

Речь между представителями различных разумов могла быть неправильно истолкована и вследствие этого привести к ошибкам и недоверию, однако ею нельзя было пренебречь. Между мыслью и сказанным словом существует зазор, куда может попасть намерение; символ может быть отброшен, и тогда появится ложь.

Между мыслью и мысленным посланием этого промежутка не существует! Они — одновременный акт, и места для лжи здесь нет!