Лгунья

— Все дело в том, – сказала я, – все дело в том, что я только что бросила мужа.

Я услышала, как говорю это вслух, и все у меня внутри оборвалось.

— А я и чувствую, что-то здесь не так, – сказала она. Ну, разумеется, она чувствовала. Такие, как я, не бродят без багажа в шесть утра по заводским трущобам Парижа и не ловят попутку. – У тебя в Тулузе сестра, – добавила она. – Ты думаешь с ней остаться или вернешься в Англию?

— Пока не знаю, – сказала я. – У нее своих проблем хватает. – (И главная проблема в том, что ее не существует.) – У нее трое детей, – добавила я, желая окончательно добить Крис. – Две девочки и мальчик.

— В Тулузе хорошо, – сказала Крис, и мы снова погрузились в молчание и молчали до тех пор, пока локомотив моих мыслей не унесся далеко вперед. И тогда Крис произнесла: – Везучая ты. Я всегда хотела иметь сестру.

— Я тоже всегда хотела, – бездумно отозвалась я.

Она повернула голову и уставилась на меня.

— Так у тебя же есть.

— Нет, я имела в виду еще одну, – сказала я. – Я всегда хотела, чтобы нас было трое.

Это была правда. Когда-то, давным–давно, жили–были три сестры. Младшая была добрая, отзывчивая и послушная, работала не покладая рук, и ножка у нее была маленькая–премаленькая, и, в конце концов, как это всегда бывает, она вышла замуж за принца, и жили они счастливо до конца своих дней в замке с башенками, похожими на солонки. Обожаю эту историю. С детства обожаю.

Примерно в половине четвертого Крис спросила:

— Не возражаешь, если мы ненадолго остановимся?

Дорога становилась все более извилистой, углубляясь в глухую чащу и петляя между низкими горбатыми холмами. Она свернула на песчаную лесную просеку и проехала немного вглубь, пока дорога не скрылась из виду.

— Я почти не спала прошлой ночью, – сказала она. Потом опустила спинку сиденья; свернув куртку, подложила ее вместо подушки под голову, легла и закрыла глаза. – Разбуди меня, если кто-нибудь подойдет.

Я не сразу поняла, что она имеет в виду: если, например, подъедет трактор и понадобится уступить ему дорогу.

— Да, хорошо, – кивнула я.

Уснула она почти мгновенно. Я не знала, чем заняться. Надо же что-то делать, чтобы не думать. Я полистала атлас, а потом принялась изучать лицо спящей. Тушь на ресницах размазалась и собралась жирными черными комочками в складках век. Тони однажды сказал, что под веками у нас живут крохотные создания, или, может, он сказал – в бровях, но как бы там ни было, эти создания настолько велики, что иногда их можно увидеть невооруженным глазом. Я пристально изучала веки Крис, надеясь увидеть какое-нибудь движение, но ничего там не шевельнулось. Я подумала, что люди – как ходячие города, целые континенты, как густонаселенные планеты, вращающиеся в открытом космосе. На блошках побольше сидят блошки поменьше и так далее, ad infinitum [27]по шкале, не имеющей ни начала, ни конца, которая выходит из бесконечности ничтожно малого и исчезает в бесконечности необозримого. И тогда, подумала я, ничто из того, что я сделала или не сделала, что я хотела или не хотела, на чаше весов, возможно, не будет иметь ни малейшего значения. И тот факт, что у меня нет ни паспорта, ни денег, ни конкретного плана, куда идти и как вернуться обратно к реальности, – все это ничто по сравнению с вечностью и слишком тривиально, чтобы вообще обращать на это внимание.

Я смотрела, как бегут секунды на электронных часах машины. До чего это долго – секунда. Я зевнула и постаралась устроиться поудобнее. Я убеждала себя, что ужасно устала, но уснуть не могла. Перескакивала с одной мысли на другую. Я могла размышлять о сотне разных вещей, о их всевозможных сочетаниях и метаморфозах, которые могут произойти всего за одну секунду.

Солнце жгло через окно. Я тихонько открыла дверцу и выскользнула из машины. Я чувствовала какую-то одержимость движением, не могла усидеть на месте. Сошла с просеки и направилась в лес, где трава на полянах высокая, мягкая и невероятно зеленая. Надо мной дрожали и сверкали на солнце листья. Я все дальше углублялась в чащу. Трава поредела. Под ногами шуршали сухие листья. Я подумала, что зашла довольно далеко и скоро достигну края леса, но впереди, насколько хватало глаз, убегали белые, стройные стволы. Так что я уходила все дальше, вперед и вперед, тревожа птиц и цепляясь белой юбкой за буйную поросль ежевики, и думала о концах и началах и прочей метафизической чепухе, которая, по крайней мере, отвлекала меня от мыслей о чем-то важном.

Через некоторое время до меня дошло, что иду я довольно долго и, скорее всего, заблудилась. Слово «заблудилась» меня очаровало. Это было путающее слово, завораживающее.