Лягушачий король

– Может, зря мы ищем, на чем основан его расчет? А на самом деле все просто: встретил парень красну девицу. Полюбил, решил жениться и не возвращаться к прежним делам… – Илюшин в своих рассуждениях продвигался тем же путем, что и Бабкин.

Сергей почесал переносицу.

– Я, знаешь, не психолог, чтобы разбираться в тонких движениях души этого козла. Полюбил, не полюбил… Если судить по прошлому воскресенью, он едва терпит свою невесту.

– Один день еще ни о чем не говорит.

– Согласен. Ладно, надо уж докрутить до конца, раз я в это ввязался. Вернусь в Казань, сдам машину – и первым рейсом вылетаю в Москву. Хочу порыться в биографии Голованова. Ты как на это смотришь? Или нужно все бросать и заниматься твоим делом?

– Бросать не нужно, – сказал Макар. – Хотя мне вскоре понадобится твоя помощь. А биографию Голованова мы будем восстанавливать с тобой вместе.

– Это почему? – удивленно спросил Сергей.

И когда Макар ответил, почему, едва не съехал с трассы.

Глава 16

Песни ангелов Московской области

Илюшин снова оказался неподалеку от театра Олейникова. Кафе было переполнено. Юноши и девушки, яркие, как рыбки гуппи, сновали за стеклом.

Он присел на парапет, высматривая среди них Егора.

Листья срывались с высокого желтого клена. Илюшин следил за их прерывистым полетом, напоминавшим пеший спуск по невидимым ступенькам: раз, два, три. Листья шли вниз один за другим, и на тротуаре складывалась из них дорожка, по которой можно было взойти на золотую вершину клена, если прищурить глаза.

Этим он и развлекался: щурился, складывая лестницу из кленовых листьев.

Его похлопали по плечу.

– Привет! – Егор держал два бумажных стаканчика с кофе. – Взял тебе. Раз уж ты меня достаешь по полной программе, пей эту дрянь вместе со мной.

– Спасибо!

Олейников присел рядом.

– У меня пятиминутный перерыв. Ни минутой больше, предупреждаю честно.

Макар отпил кофе и спросил:

– Почему ты не рассказал нормально про Ивана Ельчукова?

Егор помолчал.

– Надеялся, что это нелепое происшествие давно похоронено, – буркнул он наконец. – Зачем ты его выкопал, можешь мне объяснить? Какое отношение оно имеет к гибели Нины Тихоновны? Если ты подозреваешь Ивана, так у него было алиби.

«Алиби и хорошо поставленный удар правой».

– Почему не рассказал? – повторил Макар.

– А что, трудно догадаться? Потому что мое поведение в той ситуации меня не красит. У меня сейчас набрана группа, мальчишки и девчонки возраста тогдашнего Ивана: как раз лет тринадцать-четырнадцать. Я смотрю на них и не могу понять, как можно было быть таким черствым идиотом в девятнадцать лет. Я ведь даже не извинился перед парнем. У меня была возможность – на похоронах. Но, елки-палки! Ну как? Подойти и сказать: «Прости, что я оттянул резинку твоих трусов и испортил тебе первую влюбленность?» Рядом с гробом, в котором лежит Нина Тихоновна? Слишком абсурдная сцена даже для нашего абсурдного мира. За что извиняться? За то, что мальчишка мне не нравился и я позволил себе лишнего?

Он отпил кофе и поморщился.

– Тьфу, ну и гадость! Слушай, серьезно: почему ты копаешься в мелких конфликтах столетней давности?

– Не таких и мелких. Я слышал, Иван пытался повеситься.

– Пытался, да. И вполне всерьез. Даже здесь нет у меня оправдания: типа, демонстративный суицид, все для публики! Ничего подобного.

– Почему ты его не любил?

– Кого? Ивана?

– Ага.

– Вот, знаешь, сам толком не могу объяснить. – Егор проводил взглядом красивую женщину в темном плаще. – В нем было какое-то мрачное упорство, которого сам я был лишен. Вспомни себя в четырнадцать лет. Стал бы ты ухаживать за взрослой девицей, студенткой, да еще и окруженной такими же взрослыми поклонниками? Нет! Ты бы тихо влюбился и страдал в сторонке. Как и я. Как и любой подросток этого возраста. А Иван как будто не понимал негласных ограничений, и это меня отталкивало. В нем было что-то звериное: вот моя самка, и я ее возьму. – Он помолчал. – Мне ведь Элка даже не нравилась. Нравилось, что о нас с ней все говорят и смотрят. А сама по себе – нет. Но я тогда чувствовал себя как вожак стаи, в которую затесался чужой волчонок и пытается подкатывать к моей волчице. В общем, нелепый и тягостный эпизод. Если бы я мог, я бы вырезал его из своей жизни бесследно. Джонни, сделай мне монтаж. Бывает, неприятные переживания заставляют человека взрослеть, дают приращение опыта, меняют его. Но тот случай с резинкой был просто бессмысленной дрянью, такой же, как этот кофе. – Он встал. – Все, извини, мне пора.

– Один вопрос, – остановил его Макар. – Ты не помнишь, какого цвета были туфли у Домбровской?

– Помню, конечно! Ярко-синие.

«Значит, ярко-синие», – говорил себе Макар несколькими часами позже. Или изумрудные – в это верилось больше. Или желтые (маловероятно). Интересно было бы выслушать вариант Ельчукова, но что-то подсказывало, что от Ивана он ничего не дождется.