Значит, все-таки случайность. Как он и предполагал с самого начала. Настоящие, а не выдуманные ангелы Московской области, рассерженные происходящим, написали докладную своему начальству; ее рассмотрели и утвердили. Стукнула синяя печать. Закрутились шестеренки, двинулась невидимая платформа и подняла Олега Юренцова на сцену.
Ангелы не могли знать, чем это закончится.
Убийца кинулся зачищать следы. Юренцов, за ним – юрист Лев Котляр… Илюшин едва не стал третьим. Стал бы, не спаси его чудесное вмешательство. Ангелы Московской области в его случае имели вид двух наркодилеров.
«А ведь на второй раз он меня, пожалуй, пришьет, – бесстрастно подумал Макар. – Учтет предыдущие ошибки. Купит с рук огнестрел. И пальнет где-нибудь… Если он ухитрился выследить меня один раз, выследит и второй».
Он придвинул лист бумаги и начал рисовать.
На этот раз персонажей было много. Они роились, гнездились друг у друга на головах. Они лезли в центр, словно требовали: «Посмотри на меня! Я – ключ к разгадке!»
Рано или поздно в каждом расследовании наступал этап, когда Илюшин терял направление. Так хищник теряет след; так ловец жемчуга зависает в облаке песчаной пыли, поднятой со дна гигантским скатом.
Тогда он начинал переносить на бумагу все, что узнал.
Для непосвященного это были всего лишь маленькие странные изображения. Илюшин зарисовывал людей в таком виде, как если бы они приснились ему и в этом сне были искажены до неузнаваемости. На листе бумаги создавалось пространство вне логики и на первый взгляд вне всякого смысла.
Однако для того, кто видит сон, в рисунке были и логика, и смысл.
Он начал со Светланы Капишниковой. Белка в платке, с орехом в лапке; кажется, он где-то уже использовал этот образ, но это сейчас не имело значения.
– Во саду ли в огороде, – бормотал Макар.
Пушистая белка сидела на обугленном пне. Орех в ее лапе был расколот.
Следом за белкой на листе появился юноша, висящий в петле. Но это был не самоубийца, а спортсмен: он подтягивался, держась за веревку.
«Что объединяет убийства из книги?»
Макар нарисовал уродливый кактус с длинными иглами, превращавшимися в шевелюру. Элла Домбровская оскорбилась бы, узнай она, кем увидел ее частный сыщик. Штукатур Шеломов стал тюленем, плывшим в пенной пивной волне, Нина Тихоновна – существом наподобие совы, слишком далеко высунувшимся из дупла. Существо в страхе вцепилось когтями в ствол. На этом же дереве сидела Лиана Олейникова – птица Сирин, поющая песни о грядущем блаженстве. Маленькая прекрасная головка с нимбом, широко распахнутые крылья. Под одним из этих крыл спрятался сурок, молитвенно сжимающий лапки, – Егор Олейников. Крошечное непонятное существо, похожее на летучую мышь, висело у него под ногами. Младший брат Егора, которого Макар видел только на двух детских фотографиях, пробрался на рисунок.
Приятели Егора из его юношеской компании тоже были здесь. Фламинго с бесконечно длинной шеей, завязавшейся в узлы, – визажист Костик. Рядом с ним Макар изобразил зеркало, в котором отражалась грустная обезьяна. Вокруг ее морды возникли еще три, с разными выражениями: обезьяна скалила зубы, хмурилась, кричала. В ней не было никакого внешнего сходства с Демьяном Щербатых.
Лев Котляр стал шляпой. Юлия Марковна, его супруга, расположилась на тулье, примяв ее: гусеница с плоской мордой персидской кошки.
Олег Юренцов превратился в птицу додо – нелепую, носатую, не способную летать. А от Полины Грибалевой осталась только венецианская маска, висящая в воздухе.
– Если три смерти попали в книгу, значит, их что-то объединяет.
Он повторял себе это раз за разом. Убийства Юренцова и Котляра были вынужденными. Гибель Грибалевой имела внешнее сходство с расправой, совершенной над старухой, но по каким-то причинам убийца ни словом о ней не обмолвился.
Может быть, потому что оно случилось давно?
«Или я ошибся, и смерть Грибалевой – не его рук дело?»
Старая гримерша в собственной квартире.
Девушка-дизайнер на парковке.
Рабочий-штукатур в подъезде.
Что объединяло этих людей? У них должно быть что-то общее! Не просто так Хроникер обратил на них внимание, не случайно выхватил из толпы именно этих!
Макар чувствовал, что у него ум за разум заходит. Он проштудировал три уголовных дела; они засосали его, как зыбучие пески, и он дышал песком, ел песок; в конце концов он сам стал песком. Он всматривался в фотографии. Читал о ранах, нанесенных жертвам. Запомнил наизусть показания свидетелей.
Одна забита до смерти. Вторая заколота. Третий убит ударом камня в висок.
Почему именно они? Почему именно так?
Он должен был стать Хроникером, выбирающим жертву. Влезть в его шкуру, увидеть этих троих его глазами. В Ельчуковой, Капишниковой и Шеломове было то, что выделяло их из прочих. Хроникер мог этого и не осознавать: в книге не было ни слова о том, почему именно эти трое были посланы на его пути для спасения.
«Или он все понимал, но умолчал об этом. Как о булыжнике, с которым вошел в подъезд за маляром. Как о ножницах, которыми заколол Капишникову».