Лягушачий король

– Слушай, это был девяносто пятый. Дом – бывшая общага. Мы с Егором обошли соседей, всех расспрашивали. Егор не верил, что Полина открыла дверь незнакомому человеку. Она приехала из какого-то неблагополучного региона, ее не нужно было учить осторожности… Кто-то сказал, что по подъезду носился незнакомый пацан… А, вспомнил! Видела его полуслепая бабка. Она, по-моему, была не в себе. Я бы ей не доверял, но Егор вбил себе в голову, что Полина открыла дверь этому мальчишке, потому что взрослому она не отперла бы. Даже следов этого пацана мы не нашли.

Дверь в гримерку распахнулась, на этот раз без всякого стука. В коридоре стоял высоченный парень, едва не задевавший лбом притолоку.

– А теперь – Щербатый! – провозгласил он хорошо поставленным голосом. – Я сказал, Щербатый!

Демьян с сожалением развел руками:

– Извини, работа зовет.

Илюшин встал, понимающе кивнул. И с непроницаемым лицом последовал за актером на съемочную площадку. Замыкал процессию Костик, тащивший небольшой серебристый чемоданчик.

– А почему у нас посторонние? – удивился режиссер, увидев Макара.

Демьян взглянул на сыщика, вздохнул и сказал, что это с ним.

– Телефоны отключаем, – скомандовал режиссер.

И больше на Макара никто не обращал внимания.

Вокруг толпились люди, большинство из которых, на первый взгляд, были ничем не заняты. Но стоило снять одну сцену, как начиналась муравьиная суета. Переносили прожекторы, меняли свет, переставляли предметы в кадре. Кричали, страшно ругались. На это время Илюшин с Демьяном словно оказывались в глазу тайфуна. Только Костик молча подходил, припудривал актера или брызгал лаком на волосы.

Снимали рекламный ролик по заказу телевизионного канала. Демьян должен был, сидя за столом, написать на бумаге несколько слов гусиным пером, а затем, подняв взгляд в камеру, веско произнести: «История нас рассудит». Илюшин никак не предполагал, что для тридцатисекундного ролика требуется столько времени и усилий.

Однако в перерывах им удалось поговорить.

Илюшин узнал, что, когда Грибалеву нашли убитой, девушка была одета на выход и накрашена.

– Она собиралась на какую-то встречу, – сказал Демьян. – Я помню, наши говорили, что у нее была необычная прическа… Может, в театр шла. С кем? Нет, не знаю. По-моему, так и не выяснили. Выходит, три смерти, одна за другой… – подытожил он. – Не подряд, конечно. Полина погибла в том же году, что и Лиана. Нам было по девятнадцать. Значит, это девяносто пятый. А Нину Тихоновну убили… В каком?

– В январе две тысячи десятого.

– Точно. В январе. Получается, пятнадцать лет прошло. Но все равно. Три близких Егору человека. Нина дружила с его матерью. Не то чтобы нянчила с колыбели, она никого не нянчила, да и вообще к детям как-то не особо… Студенты – другой разговор! Старухи интересной судьбы почему-то больше симпатизируют парням, чем девкам. Не замечал такого?

Подошел Костик, выразительно хмыкнул.

– Что, опять лицом хлопочу? – озабоченно у него спросил Демьян.

– А я почем знаю?

– Понятно. Значит, хлопочу. Все, извини, – сказал он Макару. – Мне нужно настроиться.

И мгновенно выключился из разговора. Демьян Щербатых, вспоминавший свою юность, исчез. Молодой аристократ вскинул голову и значительно проговорил:

– История нас рассудит.

Глава 10

Татьянин день

Плохо, что у меня нет союзника. Я не могу сказать мужу: «Кто-то из твоей семьи отравил Галину Ежову». Придется разбираться самой.

Может быть, Григорий поможет?..

Но я ничего не знаю об этом человеке.

У Богуна плоский голос. Вот что меня бессознательно тревожит. Не доверяю людям, у которых звуки рождаются где-то в миндалинах и сразу выпрыгивают наружу, точно лягушки изо рта злой сестрицы. Вот голос у нового бойфренда Кристины низкий, чуть глуховатый, при этом насыщенный, и его можно разложить на цвета. Древесно-коричневый и темно-синий. Густые мазки, плотные текстуры. Уловить цвет голоса Богуна мне долго не удавалось. Наконец я поняла: серый. Но не мягкой серебристостью кошачьей шкурки он отдает, не полынной резкостью, а жутковатой однозначностью застывшего бетона.

После завтрака я взяла набор с машинками. Илья купил его для Антоши, забыв, что у нас есть точно такой же. Игрушки всегда пригодятся, если живешь в поселке, где в каждом третьем доме обитают дети.

– Отнесу их Валентине! – Я помахала коробкой. Соседка жаловалась, что не может занять неуемного внука.

Я прошла мимо дома Галины, бросила взгляд на осиротевший сад. Мысль о причинах ненависти к этой деятельной увлеченной женщине не оставляла меня. «Убивают не только из ненависти, – сказала я себе. – Убивают и тех, кто мешает. Убирают как помеху».

Я перешла через дорогу. Коттедж Валентины, нарядный, как первоклассница на линейке, сложен из белого и красного кирпича. Он смотрит окна в окна на домик Ежовой.

На мой звонок неторопливо вышла толстая черная лабрадориха. Ноги у нее тонкие и кривые, а тело толстое, как у купчихи.

За лабрадорихой спешила сама Валя. Ее доброе невыразительное лицо было похоже на помятую подушку, на которой остался отпечаток чужого сна.