На этой полке нашлось семь книг схожей тематики, в том числе «Камасутра». Между обложкой и титульным листом были вложены чеки. Не знаю, что заставило меня их просмотреть. Вся эта околоэротическая литература была приобретена в августе.
Мне бы задуматься! Но в тот момент я еще не понимала, что это означает. На краю сознания шевелилась какая-то мысль, словно забытая овечка в высокой траве, но остальное стадо бодро скакало туда, где возвышалась над скалами великанская фигура Ульяны, и овечка осталась без внимания.
… Мне всегда сложно было хитрить. Изобретательность – не мой конек. Другой человек на моем месте пошел бы на уловку, чтобы выудить у свекрови ответ, но я, поразмыслив, решила, что этот путь не для меня.
Свекровь вязала перед телевизором в гостиной.
Вяжет она, как и готовит, с большой любовью и фантазией. Но если кушанья ее вредны и обильны жиром, то вещи, выходящие из ее рук, отличаются вкусом. Юбочки и платья для Евы, свитера для Антона сидят на них идеально. У нее от природы прекрасное чувство цвета. Иногда я жалею, что она не рисует, хотя бы для собственного удовольствия. Увы, с точки зрения свекров любое занятие, результат которого не имеет практического применения, есть не что иное как глупая трата времени.
Я села в кресло и некоторое время следила за перипетиями расследования пастора Брауна.
– Ульяна Степановна, вы заходили позавчера к Ежовой?
Она дернулась и ткнула спицей в подушечку указательного пальца с такой силой, что на коже выступила капелька крови. Ульяна прижала ее к губам.
– Зачем это мне к ней заходить?
– Ну, мало ли… Вы прибирались в ее доме, например. Чем не повод!
– Ты на что намекаешь?
– Я не намекаю, Ульяна Степановна, просто спрашиваю.
Я старалась говорить как можно доброжелательнее, чтобы не дать ей повода удариться в обиду и сбежать. Но свекровь не обижалась, она пыталась скрыть испуг. Со своим прямым вопросом я сразу подошла близко к цели, не дав ей времени собраться с мыслями.
Она вспомнила об испытанном оружии – нападении.
– А что это ты меня допрашиваешь? Пришла и налетела со своими вопросами, будто я воровка! Я воровка, по-твоему, да? Так ты о матери своего мужа думаешь? И на улице, поди, трезвонишь чуть свет: люди добрые! Я на сыне воровки женилась!
Вот-вот заблажит. Как начинает подпускать Ульяна интонации голосящей по покойнику плакальщицы, жди спектакля.
Но я ведь тоже не первый год играю в эту игру. Сейчас главное – не начать заверять, будто я вовсе не считаю ее воровкой.
Я уклонилась от брошенного в меня копья и раскрутила пращу с камнем.
– Так вы были у Ежовой на днях?
– Не была! – отрезала она – слишком поспешно, слишком агрессивно. – Что мне у нее делать? Нет, ты мне скажи! Что делать-то? Ты вот умная, объясни мне, малограмотной! У тебя образование приличное, а у меня, стыдно сказать, техникум! Значит, кто кому отвечать на вопросы должен?
– А зачем вы к ней приходили, Ульяна Степановна? – с сочувственным любопытством спросила я.
На моей стороне выдержка. И красная панда. Я забрала ее из комнаты Евы, и сейчас она прячется под моими ладонями, сложенными на коленях.
Свекровь замолчала. Я ничего не могла прочесть в ее прищуренных глазах. Возможно, она просчитывала варианты.
– С чего ты взяла вообще, что я там была? – совсем другим тоном спросила она. Деловитым, недовольным. Тоном «где-я-прокололась».
Я подняла ладонь, открывая панду.
– Нашла ее вчера во время уборки под кроватью Галины. – Голос мой был спокоен, взгляд невинен. – Сначала решила, что ее выронила Ева, но Ева говорит, она отдала ее вам.
– Врет! – тотчас вскрикнула Ульяна.
Я едва удержалась от смеха. В некоторых отношениях моя свекровь совершенный ребенок. Первая ее реакция детская, непроизвольная: обвинить во лжи всех вокруг, авось поверят, и она останется в роли оболганной бедняжки.
Ева, конечно, выдумщица и врушка. Но если бы панду и впрямь выронила она, ей бы и в голову не пришло солгать, что она отдала ее бабушке. Нет, Ева сочинила бы в меру безумную историю о том, как ночью к ним через окно забрался неизвестный человек, утащил мешочек с фигурками, а потом пробрался к Ежовой и разбросал там чужие игрушки, чтобы вызвать дух маленькой девочки Гали, который рассказал бы ему тайну своего рождения… И так далее, и тому подобное, громоздя на каждом шагу еще более невероятные объяснения и в конце концов загнав себя в такие дебри, из которых не выберешься. Примечательно, что всю эту ахинею Ева может гнать с искренним видом. И, конечно, глубоко обижаться на недоверие.
Я видела, что, завравшись, детка моя чувствует себя паршиво.