Лягушачий король

Со временем мы придумали, как вытаскивать ее из того глубокого колодца лжи, в который она сама спускалась по веревке все ниже и ниже. Мы с Ильей подхватывали ее историю, словно она рассказывала ее не взаправду, а делилась замыслом приключенческого фильма. Каждый из нас по очереди предлагал продолжение. «Призрак явился, но был очень рассержен и отобрал у вора игрушку, а затем отнес маленьким привидениям, которые живут в трубе, потому что им очень скучно играть одним только дымом». Так мы уходили все дальше и дальше в область сказки, пока не приводили ее к хорошему финалу. К этому моменту Ева уже хихикала. Вскоре можно было опять задать ей вопрос, с которого все начиналось, – и на этот раз получить честный ответ. Мы не вытягивали ее из колодца за волосы, а спускались к ней и помогали выбраться, передавая друг другу с рук на руки.

Этот выход придумала не я, а мой муж. Выросший мальчик, который в детстве получал оплеухи за любое, даже самое невинное вранье.

Ульяна вскинула голову и сообщила:

– Я заходила проверить газ!

О, это пришло ей в голову только что. Губы сжаты, подбородок выпячен: попробуй, Татьяна, опровергни!

Опровергнуть несложно. Достаточно спросить, с каких пор газовый баллон стоит в спальне. Ведь именно там я нашла панду.

Но мне не нужно разоблачать Ульяну. Я убедилась в главном: она лжет о причинах, которые привели ее в опустевший дом. В ее взгляде за вызовом – накося-выкуси! – читается страх.

– Так и подумала. – Я поднялась. – Меня беспокоило, не врет ли Ева насчет этой фигурки. Вы же ее знаете, с нее сталось бы тайком прибегать в соседский дом и устраивать там свои игры. Хорошо, что все разъяснилось!

– Все разъяснилось, – с облегчением откликнулась Ульяна.

Потолок с глазами-спилами сучков. Спертый воздух. Кристина уехала, и я осталась полновластной хозяйкой мансарды.

Но на этот раз я не в силах спокойно лежать. Я шагаю вдоль стен, останавливаюсь и снова иду, я кружусь, будто мотылек вокруг невидимой лампы. В движении мне спокойнее.

Весь август Харламов-старший ходил к соседке в гости, скрываясь от всех. Я решила, что он пытался задобрить Галину. Тортики и цветы – доступная ему форма взятки. Поверила Вале, твердившей, что Ежова посмеивалась над ним, что она была обижена из-за первой их ссоры и жаждала если не мести, то справедливости.

Но если посмотреть на всю эту историю беспристрастно, что мы увидим?

Бог ты мой, разумеется, ухаживания! Классический ритуал! Раз в три-четыре дня цветы, конфеты и сладости, и все это на протяжении месяца! Он увивался за Галиной! Поначалу цель у его визитов была одна – договориться, задобрить, не дать отобрать свою драгоценную баню, – но постепенно что-то изменилось. Виктор Петрович додумался до идеи затащить ее в постель. Типичный ход мысли для этого мужлана.

Или по-настоящему увлекся.

Августовские покупки в книжном выдают его с потрохами. Человеку без малого шестьдесят, и он вдруг кинулся скупать эротическую литературу! «Камасутру» штудировал!

Только дурак не увидит здесь связи с цветами и тортиками.

Тетя Таня, ты дурак.

И ведь всерьез представляла своего свекра, обрывающего листья болиголова на тихой обочине, подменяющего пакеты.

Что за затмение на меня нашло?

Как совместила я этот сложный план с характером Харламова-старшего? Подстеречь соседку и зарубить топором, а затем попросить жену отстирать рубашечку от крови, – вот поступок в его духе!

Я остановилась и села на пол, скрестив ноги по-турецки. Мою беготню, чего доброго, услышит Илья…

Взгляд упал на кольцо. Зеленая бирюза из египетских месторождений. Считается менее ценной, чем голубая, но для меня нет на свете камня прекраснее. В нем три желтовато-коричневых вкрапления, похожих на звезды. Мама. Папа. Я.

Я вспомнила, как мне впервые пришла в голову мысль: «Если бы мама была здесь, она бы этого не допустила».

Антону было шесть месяцев. Я кормила грудью. Малыш будил меня по ночам каждые три часа, я не высыпалась, меня то и дело подташнивало от любой еды – врачи сказали, что со временем это пройдет, – но все равно была очень счастлива.

Родители Ильи души не чаяли в ребенке. Да, Еву они тоже любили, но совсем не так, как Антона: еще бы – продолжатель рода! Носитель фамилии! Они ворковали над ним. Восхищались его красотой. Антоха был лысый, большеголовый, с маленькими губками, вечно собранными в куриную гузку, и невероятно лопоухий для такого малюсенького существа – казалось, уши достались ему от какого-то животного, тушканчика или сервала. Я иногда проверяла, не растет ли на них шерсть. Он был ужасно милый, смешной и страшненький. Я иногда начинала хохотать, просто поглядев на него.

И вокруг этого-то младенца Харламовы-старшие заходились в пароксизмах восторга. «Второй Тихонов!» – курлыкала свекровь. «Лановой!» – вторил ей супруг.

Сначала я полагала, что они шутят. Затем поняла, что он действительно кажется им красавцем.

Что ж, это было даже мило. И в то же время пугало меня. Это трудно объяснить… Мой ребенок был похож на гоблина, и в том, как они вились вокруг него, точно феи над прекрасной принцессой, мне чудилось что-то нездоровое.