Личный враг Бонапарта

– С вами показывались самые знаменитые красавицы. – Жорж ободряюще улыбнулась. – Теперь мы должны афишировать свой роман. Гулять в открытой коляске по Булонскому лесу, ездить в Версаль. Не удивляйтесь, если мне вздумается на людях закатить сцену ревности. Или в скрытой форме отчитать вас с подмостков за неверность.

Шурка хлопал глазами.

– Ведите себя естественно. Как повел бы уличенный в измене любовник. У меня бывают истерики. Показать?

Бенкендорф заверил, что полностью полагается на ее мастерство. Его мучил только один вопрос: почему не соединить приятное с полезным? Не зря же он старался!

– Да, и, кстати, познакомьтесь с моими родными. С матерью, с теткой…

«Это еще зачем?»

– Демонстрируйте самые серьезные намерения. Публике должно казаться, что меня сманили призраком замужества.

Ушат холодной воды был вылит Александру Христофоровичу на голову, и Жоржина с удовольствием наблюдала, как меняется его лицо.

– Так часто бывает с актрисами, – продолжала она. – Мы ведь никто. И ради титула покидаем сцену. Графиня Бенкендорф – звучит недурно. Но Жорж-Бенкендорф как сценический псевдоним – еще лучше.

– Мадемуазель, у меня тоже есть родные, – строго произнес полковник.

Своим предположением Жоржина сразу привела его в чувства.

– Я недостаточно хороша для вас?

– Смотря в чем.

Его откровенность не делала чести обоим. Тем не менее они остались довольны переговорами.

* * *

«Моя страсть, удивительная красота мадемуазель Жорж, ее великая репутация полностью ослепили меня. Я стал глупым, как всякий влюбленный. Я был сам не свой от радости и счастья и забыл все, даже чувство долга».

А. Х. Бенкендорф.

С этого дня Висконти отошла на второй план, тем более что из Вены приехал Бертье. А театральный роман с Жоржиной взял быстрый старт и приобрел такой нешуточный накал, что полковник сам диву давался, как еще жив.

– Мне нужен отпуск, – наконец, взмолился он.

Толстой смотрел на адъютанта не без жалости. Эк его измочалили! Сам посол тянул романтические встречи с Рекамье, как вливают коньяк в чай – по ложечке. Возраст, знаете ли. И прочие хвори. А вот Шурка попался. У нас говорят, как кур в ощип.

– Я направил прошение на имя государя, чтобы мадемуазель Жорж приняли служить в придворный театр. Пока ответ идет…

– Не волнуйтесь, батюшка. Как раз приспело дело ехать в Италию. По мирному договору наши должны сдать эскадру, блокированную в Триесте, французам. Офицеры рвут и мечут. Греки проклинают день, когда с нами связались… Все скверно, – Толстой поморщился. – Так уж вы постарайтесь, чтобы эти корабли достались Бонапарту, как бы это сказать, не в лучшей боевой готовности…

Бенкендорф постарался. Он проехал Вену, Венецию, Рим. Встречался с морскими офицерами из команды адмирала Сенявина. Все кричали, негодовали, готовы были душить французов голыми руками. Из спокойного, полного любви Парижа полковник снова окунулся в жерло вулкана.

– У меня брат все еще в плену! – доказывал какой-то мичман. – А я буду отдавать корабль! Да подавись они!

– Мы должны стрелять в англичан, наших настоящих союзников? А французы могут в сторонке хихикать!

– Да мы пробьем дно, да и пойдем себе!

Александр Христофорович не возражал. Напротив, всем сердцем сочувствовал дерзкому плану моряков. Те сняли с кораблей и сожгли всю оснастку. Продырявили паруса. Укатили пушки. И сами ушли из Триеста пешком. Знай наших!

Одно было дурно – мы присоединились к континентальной блокаде Британии и теперь не продавали на остров ни хлеб, ни чугун, ни парусину, ни лес. Домотканый холст, который с охотой покупали тамошние бедняки, красили его и кроили по-своему, – и тот остался лежать у баб под спудом. Ходили ли англичане голыми, Бенкендорф не знал. Но наши точно недосчитались копейки. И было уже ясно, что эта копейка рано или поздно встанет Бонапарту поперек горла.

После страшных итальянских снов Александр Христофорович вернулся в Париж, не взбодрившимся, как ожидалось, а еще более подавленным. Что он тут делает? Зачем государю тайная, неконтролируемая связь с Наполеоном? Он боится англичан? Он боится русских? Он боится французов?

Он боится.

Это была правда. То, что его величество – игрок милостью Божьей и умеет вести партии сразу на нескольких досках, полковнику тогда не приходило в голову. Но имелся Нессельроде, который вальсировал с Талейраном буквально над пропастью. Проклятый карлик раздражал до крайности. Получалось, что в то самое время, когда сам Бенкендорф везет из Парижа Жоржину, чтобы государь мог без помех и слежки обращаться к новому союзнику, секретарь посольства поддерживает контакт с продажным министром иностранных дел, уже поставившим на англичан и русских!