Личный враг Бонапарта

– Хорошо запомните эту минуту, – сказала Жозефина гостям. – Больше вы нас такими не увидите.

Как деревья сбрасывают листья, фрейлины императрицы отправили в огонь то, чем так гордились. Они походили на мотыльков, внезапно схлопнувших крылья. И только сам император знал, почему так сделано. Рассказывали, что он несколько дней дулся на жену, а потом забыл. Да и мало ли дел у великого человека? Помимо шалей? Помимо Валевской, Жозефины и Ортанс?

Последняя оказалась достаточно умна, чтобы не связывать себя с королевством мужа ничем, кроме ренты. Она поселилась в собственном дворце на Елисейских Полях, где давала восхитительные концерты итальянской музыки и маленькие балы для избранных.

Стоит ли говорить, что Бенкендорф мигом очутился в числе последних? Причем это не стоило труда. Просто его отметили как человека воспитанного и сразу пригласили. В Париже наблюдалась нехватка людей «своего круга». Образованная, вышколенная матерью Ортанс составляла живой контраст с сестрами Бонапарта – принцессами-парвеню. По этой же причине на вечера часто бывал зван и Юзеф.

Яне больше нравилось оставаться у Каролины Мюрат, где ее туалеты не возбуждали ни перешептывания дам, ни насмешливых взглядов. К тому же официальный любовник Гортензии граф де Флао не мог разорваться между двух пылких сердец и в присутствии маленькой принцессы непременно выдал бы себя с головой.

– Почему вы решили со мной драться, а похождения этого хлыща оставить без внимания? – раз спросил полковник у Понятовского.

– Не хочу обижать нашу добрую хозяйку, – немедленно отозвался Юзеф. – И вам не советую.

Бенкендорф не был удовлетворен объяснением.

* * *

«Бонапарт не признает ни прошлого, ни будущего. Он уважает только силу, что существует сегодня». Жермена де Сталь.

Толстой принял адъютанта в спальне – по парижским меркам, знак высокого доверия. Правда, постель была прибрана, а сам граф чисто выбрит, благоухал Кёльнской водой и уже застегивал сюртук.

– Вы вскоре нас покинете, Александр Христофорович, – начал он несколько неловко. – И я хотел вам кое-что показать.

Ему были до сих пор неприятны все эти тайные миссии, которые государь доверил совсем молодым членам посольства через его, посла, голову. Тем не менее Петр Александрович официально встретился с мадемуазель Жорж и передал подписанный контракт для выступлений в Петербурге. Он почему-то упорно именовал ее «мадам».

– Странно эдакую звезду звать мамзелькой! Да и не девица она вовсе.

– Спросили бы у госпожи Рекамье, как принято обращаться к актерам.

– Мадам Рекамье, – вспылил Толстой, – по крайности имела достаточно ума, чтобы выйти замуж. Голубчик, я вас не понимаю! Какие были крали: Дюшатель, Висконти, даже эта ваша Яна. Связались черти с кем! Ну да вам приказано…

Шурка и сам не мог сказать, «приказано» ему или он всем сердцем жаждет Жоржины.

– По-отечески говорю, – бубнил посол, – не надо смешивать шампанское с водкой. Обблюетесь и потеряете репутацию. В другой раз светская женщина на вас и не посмотрит. Простите старика…

Бенкендорф прощал. Но ничего не мог поделать. Его несло. Толстой это видел и сочувствовал от всей души. Не дал Господь сына. Кого учить? За кого трястись? За двух барышень? Замуж – и с глаз долой!

– Я тут написал государю. Хочу, чтоб вы прочли перед отправлением. Оценили, так сказать… рекомендации.

Александр Христофорович оценил. Посол решил резать правду-матку. Война будет. Скоро Бонапарт ополчится не на Индию, о которой поминутно говорит. А на Австрию, которая существенно ближе. Ее падение – лишь пролог нашего разгрома. Ступень к нему. Нужно увеличить армию. Привести все полки в комплект. Прикрыть западную границу. Немедленно заключить мир с турками. Не дразнить шведов. Теснее сблизиться с Веной и уповать на Англию.

– Что скажете?

Адъютант помял пальцами подбородок. Доверие и откровенность не могли быть обмануты пустыми, ничего не значащими похвалами.

– Истина в последней инстанции, Петр Александрович, – протянул он. – Военная истина. Но, боюсь, государь смотрит на дело как дипломат. Турки отклонили наши предложения о мире. Шведы в любую минуту повернут оружие против Петербурга. Обоим нужен урок. А полякам никакой урок не поможет. Как говорит Яна: «Нация готова на величайшие жертвы при малейшей надежде на возрождение». Нужно сделать так, чтобы никто в нашу кашу с Бонапартом не полез. А потому, все, что вы написали, правда. Но государь будет действовать иначе.

В голове же крутилось: «Отымеют нашу Матушку с четырех сторон!»

Толстой молчал, только притоптывал ногой.

– Знатный урок вы мне задали, Александр Христофорович, – наконец с неодобрением сказал он. – Любой другой начальник вас бы оборвал да заткнул. Но, сдается, вы правы. С этим антихристом воевать одной честной головы мало. Надобно десять хитрых. По крайней мере поддержите мои военные предложения перед императором.