Лиловые орхидеи

Я все еще не могу избавиться от дурного предчувствия, которое испытала, проснувшись утром в пустом номере. Я готова была кусать локти, что не оставила Кэлли записку. Как я могла не догадаться! Мэддокс любит плавать, и когда мы останавливаемся в отеле, Кэлли всегда водит его по утрам в бассейн. Натягивая брюки для йоги и старую футболку, которая все еще валялась скомканная на полу со вчерашнего вечера, я молилась про себя. Я молилась, чтобы они не встретили его. И мое дурное предчувствие превратилось в самый настоящий ужас, когда я заглянула в бассейн и увидела, как в другом его конце мой сын разговаривает с Гэвином. Ни один из них не знал, кем они приходятся друг другу. Меня чуть не стошнило на месте. Я крикнула Кэлли, что произошло нечто непредвиденное и ей нужно немедленно позвать Мэддокса и привести его в номер. К тому моменту, когда они поднялись в номер – всего через несколько минут после меня, – я уже побросала все наши вещи в чемоданы и заказала машину.

– Так и что ты теперь собираешься делать? – спрашивает Кэлли.

– Для начала позвоню своему адвокату, – отвечаю я. – Я даже не уверена, что Гэвин понял, кто такой Мэддокс, а если и понял, может, ему будет все равно.

– Ну, я бы сказала, что он все понял, – говорит Кэлли. – Когда я назвала полное имя Макса, парень чуть в обморок не упал прямо в бассейне. Он был весь такой прекрасный, накачанный и загорелый – но богом клянусь, Бэйлор, когда я позвала Макса, у него вся кровь отлила от лица. Я думала, у него случился инфаркт или что-то в этом духе. Если бы ты не требовала так настойчиво, чтобы мы вернулись в номер, я бы, пожалуй, предложила сделать ему искусственное дыхание, – шутит она.

Я закрываю глаза и откидываюсь на мягком кожаном сиденье, пытаясь отогнать нависшую надо мной головную боль. Ну почему из всех отелей во всех городах мира Гэвин Макбрайд поселился именно в моем?

– Он очень привлекательный, – говорит Кэлли. – Неудивительно, что Макс такой очаровашка. Он разобьет немало сердец, когда вырастет.

Через несколько секунд до нее доходит полный смысл ее слов. Она закрывает рот рукой.

– Ой, Бэйлор, прости! Я сказала ужасную глупость!

Она придвигается и обнимает меня, а я чувствую, как слезы щекочут уголки моих глаз.

Я не стану плакать.

Я больше не стану из-за него плакать. В первый год после того, как он меня бросил, я пролила, наверное, чертов океан слез. И когда я встретила его вчера, все словно вернулось обратно – как будто внезапно открыли кран, который, как я надеялась, был закрыт навсегда. Но сегодня я полна решимости не давать воли чувствам. Больше никаких слез из-за него.

– Мама, что случилось? – спрашивает мой прекрасный мальчик, доставая из одного уха наушник.

– Ничего, солнышко, – отвечаю я. – Я просто рада, что мы возвращаемся домой.

– Ты скучаешь по бабушке и дедушке?

Я киваю:

– Да. И по тете Скайлар тоже. Мы пропустили воскресный обед на этой неделе, и мне от этого грустно. Что скажешь, если мы завтра съездим в город и удивим их, появившись в ресторане?

Его голубые глаза загораются, и он энергично качает головой.

– Да, давай! – пищит он. – А ты отведешь меня в большой парк? Ну пожалуйста, мам!

Как я могу ему отказать? Моему милому мальчику, пребывающему в счастливом неведении о другом светловолосом, голубоглазом мальчике, которому я тоже когда-то не могла отказать. Я смотрю на Мэддокса, который предпочитает, чтобы друзья его называли Максом или даже Бешеным Максом – это прозвище ему дала Кэлли, – и вспоминаю тот день, когда впервые его увидела. В ту же секунду, когда он родился, я знала, что он просто копия Гэвина. Я даже ненадолго задумалась, смогу ли полюбить ребенка, который так похож на человека, который меня сломал. Но через целых двадцать секунд, которые потребовались акушерке, чтобы его помыть и положить мне на грудь, я уже знала, что Мэддокс станет любовью моей жизни.

Мои родные и близкие друзья не могли понять, как я могла назвать его в честь негодяя, который бросил меня беременную в восемнадцать лет. Но какая-то часть меня – очень небольшая, запрятанная глубоко внутри и окруженная забором с большим амбарным замком – знала, что однажды мой сын может захотеть найти своего отца. И эта маленькая часть меня хотела, чтобы мой ребенок чувствовал себя частью чего-то, думал, что он что-то значил для своего отца, а не просто был последствием легкого секса, за которым последовало прощальное письмо с пятью сотнями долларов, чтобы предотвратить его появление на свет.

И что мне теперь сказать Мэддоксу? Он уже спрашивал про отца раньше, и мне всегда удавалось удовлетворить его любопытство какой-нибудь мелкой деталью о нашем знакомстве в университете. Я сказала ему, что некоторые мужчины просто не могут быть папами. Я никогда не говорила про Гэвина гадости. Ни разу. Я не хочу ранить Мэддокса таким образом. Как бы то ни было, все семь лет его жизни рядом с ним всегда была мужская фигура.